Violeta, заранее прошу простить за позаимствованное у вас имя брата Жоффрея (см. "Юность...") и его воспоминания о страданиях, которые ему причиняла больная нога (см. по "Анжелика в Квебеке")
***
Городской отель семейства де Пейрак был без всяких претензий, только голубятня говорила о том, что он принадлежит дворянам. Дом был выстроен из розового камня и песчаника, как и большинство домов в Тулузе. По фасаду к черепичной крыше тянулся вверх виноград, а весной вокруг благоухали кусты жимолости и жасмина. В ясные дни дом был весь залит солнцем, а из окон и с террасы открывался вид на Тулузу.
Счастливо протекала здесь жизнь госпожи де Пейрак. Она вполне довольствовалась властью над двумя служанками-тулузками, горничной Сюзон Бернак, кухаркой и пятью лакеями, которые помогали в доме, в саду и были на посылках. Граф Жосбер де Пейрак был настоящий гасконский дворянин. Родословная его терялась во мраке истории края. Графы Тулузские, к коим восходил его род, были в Лангедоке некоронованными королями. Стройный, крепкого телосложения, с темными как у всех южан глазами. В облике его не было и намека на изнеженность: одно лишь мужественное изящество, каким был славен король Генрих IV. Но знатные предки, увы, не могли обеспечить богатства семье графа.
Однажды, зимним вечером, когда семья собралась в большом зале, чтобы разделить скромный ужин, состоявший из жареных каштанов, раздался стук в дверь и на пороге возник человек с заплечной корзиной в руках. Увидев все семейство в сборе, он смущенно стащил шляпу с подернутой легкой сединой головы и произнес:
- Я принес вашего сына…
Графиня кинулась к корзине и, нагнувшись, взяла на руки окровавленного ребенка. По залу пронесся крик ужаса.
- Он мертв?!- спросила графиня.
- Нет, моя госпожа, он в забытьи и уже довольно давно… В Сессаке случилась беда… Он и эта девочка – единственные, кто уцелел…
Графиня заглянула в корзину и увидела Маргариту, смотревшую на нее испуганными глазами.
- Как зовут вас?- обратилась мадам де Пейрак к крестьянину.
- Паскалу Арранжан…
- У вас есть семья?
- Нет, мадам…
- Вы спасли моего сына… И мы будем каждый день возносить молитвы Всевышнему за ваше благополучие… Но готовы ли вы еще кое-что сделать?
- Мадам?
- Вы добрый человек и христианин… Останьтесь в нашем доме… рядом с мальчиком…
***
- Мадам, я думаю, вам нужно посмотреть нашего несчастного маленького виконта. У него час назад началась силинейшая горячка,- поднял среди ночи графиню с постели голос Сюзон.
Сердце графини наполнилось страхом. Неужели она не заметила каких-то симптомов сегодня вечером, когда сидела у постели сына?
Графиня вбежала в спальню и обнаружила Жоффрея под теплыми одеялами. Он был в жару и сильно потел, у его кровати стояли Паскалу и молоденькая служанка, определенная графиней в няньки к мальчику. В дальнем углу стояла Маргарита, и на ее маленьком лице застыло выражение ужаса. Она любила своего молочного братца и теперь боялась потерять его вслед за матерью.
- Жоффрей, маленький,- прошептала графиня, опускаясь на колени и беря безжизненную ручку мальчика в свои.
Он никак не прореагировал. Горячка достигла пика. Влажные от пота кудряшки разметались по подушке. Графиня потрогала лоб сына. Он горел.
- Когда это случилось?- спросила она срывающимся от ужаса голосом.
- Час назад, мадам,- ответила молоденькая Аликс, новоиспеченная нянька Жоффрея. В глазах ее стояли слезы отчаяния и страха.
- Он такой горячий!- воскликнула графиня, проводя рукой по маленькому телу. Что она должна сделать, чтобы спасти своего ребенка?- Надо снять с него одеяла.
- Это опасно,- в ужасе нахмурилась Сюзон, явившаяся следом за госпожой.- Он простудится – и это убьет его.
- Тогда что нам делать?- графиня чуть ли не рыдала, прижимая свое дитя к груди и покачивая на руках.- Мой мальчик. Мой маленький. Мамочка тебя просит, пожалуйста, поправляйся!- Она в отчаянии повернулась к слугам:- За докторами послали?
- Они здесь,- дрожащим голосом сказала Аликс.- И капеллан.
При упоминании капеллана графиню затрясло, и она еще крепче прижала к себе горячее детское тельце Жоффрея. Его голова, влажная и взъерошенная, легла на ее плечо. Как могло случиться, что беда сразила ее маленького, ее дорогого мальчика? Нет, это просто какой-то ночной кошмар: вот сейчас она проснется – и все будет хорошо.
Доктора собрались вокруг кровати. Они убрали одеяло и с мрачными лицами принялись разглядывать больного. Этих видавших всякое мужчин привел в трепет вид бесчеловечно изуродованного ребенка.
- У него разбалансированы телесные жидкости, мадам,- после недолгого замешательства провозгласил один.- Мы можем попытаться пустить ему кровь, хотя, возможно, лучше дать ему пропотеть хорошенько и таким образом восстановить баланс.
- Вы считаете, что моему сыну выпустили недостаточно крови, господа?
- Я приготовлю лекарство из тмина, огурца и лакрицы,- сказал второй.- Они оказывают хорошее действие при горячке.
Жоффрея судорожно трясло. Графиня снова потрогала его лоб – он горел. Она обшарила руками трясущееся маленькое тело. Мальчик не чувствовал близости матери. Графиня внутренне молилась, отчаянно умоляя Бога, прося Его вернуть сына к жизни.
«Я обещаю что угодно, Господи,- клялась она,- что Ты скажешь, только пусть он будет здоров».
И в это мгновение тельце Жоффрея напряглось. Голова дернулась назад. А ноги начали судорожно биться.
- Господи боже, сделайте что-нибудь!- в ужасе вскричала графиня, обращаясь к докторам.
- Это горячка, мадам,- беспомощно проговорили они.- Она достигла кризиса. Мы можем только ждать, когда она пройдет. Теперь маленький мессен в руках Господа.
- Тогда убирайтесь! Убирайтесь все! Чтобы ноги вашей больше не было в моем доме!
Вдруг ужасающие конвульсии прекратились так же неожиданно, как начались. Тело Жоффрея обмякло, и теперь он лежал спокойно и дышал глубоко.
- Слава Богу!- зарыдала графиня, упав на колени у маленькой кроватки и крепко прижав к себе мальчика, она принялась покачиваться с ним и, казалось, делала это целую вечность, боясь его отпустить.
***
Паскалу Арранжан и графиня делали все, чтобы сохранить жизнь несчастному, жестоко пострадавшему ребенку. Вначале они и сами не надеялись на успех, но графиня не упускала ничего, что могло бы облегчить боли и заживить нанесенные увечья.
Лицо мальчика невозможно было рассмотреть из-за множества ран, а когда они стали подживать,- рубцов и шрамов. Раны на теле заживали медленно.
Мальчик долгое время лежал без сознания и ничего не ел, графиня могла лишь с величайшей осторожностью вливать ему в рот немного жидкой пищи. От такого питания силы мальчика не восстанавливались, и было трудно поверить, что он может поправиться.
Так проходили месяцы! Наконец неутомимыми стараниями матери и Паскалу, которые ни на минуту, ни днем, ни ночью, не оставляли больного, ему удалось сохранить жизнь – но жалкую жизнь!
Когда ребенок стал понемногу приходить в себя, Паскалу заметил то, что поразило даже его – человека, прожившего долгую жизнь и столкнувшегося за это время с самыми ужасными страданиями.
- Все еще не лучше, Паскалу? – спросила графиня, входя в покои сына, расположенные в самой отдаленной части дома, а потому самой спокойной.
- Этого нельзя сказать, госпожа графиня… Он поправляется, но только наружно…
- Что вы имеете в виду?
- Мне кажется, мадам, мальчик потерял что-то такое, что даже доктора не смогли бы ему вернуть…
- Рассудок? Я так вас понимаю? Вы полагаете, что мой сын потерял способность мыслить?
- Мне кажется, госпожа…
Они подошли к алькову. У постели сидела маленькая девочка, держа руку мальчика в своих ладошках. Когда Паскалу и графиня подошли, мальчик обернулся.
Вид его вызывал ужас! Бровь и глаз с левой стороны лица были пересечены шрамом, и глаз, сильно воспаленный, едва открывался. Щеки впали, левая была обезображена следами от сабель. Маленькие руки покрывали еще не совсем зажившие синяки и ссадины.
Обернувшись на мгновение к подошедшим, мальчик сейчас же повернулся к стене.
- Жоффрей, милый мой!.. Жоффрей!..- позвала графиня.
Ребенок, казалось, прислушался.
- Болит у тебя что-нибудь, сынок?
- Он все еще не отвечает на вопросы, мадам графиня,- тихо проговорил Паскалу, видя что мальчик проявляет полное безучастие.- и вообще ничего не говорит…
- Жоффрей…- графиня нежно провела рукой по густым кудрям сына.
Мальчик взглянул на нее, но ничего не ответил.
- Можно подумать, госпожа, что испуг той страшной минуты, когда он увидел себя посреди пламени, боль от нанесенных ран умертвили его внутреннюю жизнь. Мы спасли от смерти тело, но душа его, к несчастью, кажется, умерла!
- Это более чем ужасно, Паскалу!- воскликнула графиня, глядя на безучастно лежащего сына.- Должна быть надежда на исцеление, хотя бы в будущем… Мой сын справится с этим! Он незаурядный ребенок!..
- Кем бы мы были, госпожа графиня, если бы не надеялись… Но почему бы вам не обратиться к врачам?..
- Нет! Этого не будет! Эти шарлатаны сведут моего сына в могилу!.. МЫ поставим его на ноги, Паскалу! Нельзя оставить никакие средства неиспытанными, кроме тех. Которые могут вызвать у мальчика новые страдания… Этого я не допущу!
***
Годы, конечно, прошли прежде, нежели материнская забота и здоровая натура ребенка сделали свое. Наконец Жоффрей совсем поправился. Лицо его осталось обезображенным: шрамы изрезали левую щеку и висок; он оставался неподвижен, но он хорошо себя чувствовал и не лишился ни языка, ни рассудка. О произошедшем он почти ничего не помнил: продолжительное беспамятство и годы болезни стерли подробности событий той страшной ночи из его памяти. Однако прошлое навсегда закалило его сердце. Жоффрей не помнил ничего ни о пожаре, ни о падении, ни о своем спасении. Об этом он узнал от своей молочной сестры Маргариты, единственной выжившей вместе с ним и единственной из детей бывавшей у него.
Мать тоже часто навещала мальчика, большую часть времени по ее настоянию проводившего на солнечной террасе их городского дома, ласкала его. Она понимала, что это неправильно, но Жоффрей был ее любимцем. Графиня ничего не могла с этим поделать. Она любила сына с таким надрывом – чуть не до боли. И ее страхи за мальчика были гораздо сильнее, чем страхи за старшего сына, наследника рода. Она и не предполагала прежде, что мать может с такой силой любить свое дитя. И он, любя мать едва ли меньшей ответной любовью, с замиранием сердца ждал ее прихода.
Жоффрею было уже почти одиннадцать лет; несмотря на вынужденную неподвижность, он был развит физически, высок. Обладал большой силой в руках и был бы красив, если бы не увечья. Каждую свободную минуту он посвящал чтению. Он жадно постигал тайны, скрытые в фолиантах замковой библиотеки и тех, что, видя его страсть к учению, приносили ему отец и мать. Семена падали в благодатную почву, великолепная память и аналитические способности позволяли ему с легкостью вникать в суть. Жоффрей был незаурядным ребенком – его мать была права.
Один человек во всем доме недолюбливал его. Роже де Пейрак был старше Жоффрея. Взрослый юноша – что могло быть у него общего с этим увечным ребенком, мальчиком без будущего? Однако рядом со старшим братом Жоффрей де Пейрак казался не по годам взрослым. Его рассуждения, аргументированная речь, знание того, о чем он говорил, свободное владение языками, действовали на наследника раздражающе. Однажды он не выдержал:
- Мне все равно, кто ты, маленький уродец. Ты, хоть и де Пейрак, не получишь ничего! Замок почти разорен, за последнее время мы лишились доброй половины родовых земель. Кроме того, старший сын – я! Когда ты вырастешь, может тебя пожалеет какая-нибудь старая дева или вдовушка не первой красоты. По праву будущего главы рода я готов благословить тебя. Но это – все!
И захохотав во все горло, он удалился, оставив Жоффрея в одиночестве.
***
К двенадцати годам Жоффрей начал ходить. Это было настолько мучительно, что ночью он не мог заснуть от боли в покалеченной ноге. Но все же он мог ходить! Опираясь на костыль, он с трудом передвигался из залы в залу первого этажа замка. Но он не искал жалости и сочувствия, а только, стиснув зубы, продолжал упорно учиться ходить…
КОНЕЦ