Отправлено: 23.02.17 10:42. Заголовок: Цикл "Лепестки на волнах", фики по "Одиссее капитана Блада"

Я помню, что на сайте есть поклонники этой замечательной книги. Решилась вот представить вашему вниманию и другие мои истории, уже только по миру капитана Блада, хотя письмо Ибервиля из эпилога "Сокровища Моргана" здесь тоже будет фигурировать.
Итак,

Путь домой часть первая.

Беты (редакторы): fitomorfolog_t
Пейринг или персонажи: Питер/Арабелла, дон Мигель/Арабелла; Джереми Питт, Волверстон и другие
Рейтинг: около R
Жанры: Гет, Приключения, Ангст
Описание: Питер Блад, покончив с пиратством, стал губернатором Ямайки. Он и Арабелла вместе и счастливы. Но... Арабелла попадает в руки дона Мигеля, и это еще полбеды... Постканон. Август-октябрь 1689
Посвящение: Выражаю благодарность *jelene и Natoth за терпение и советы)

Искупление часть вторая с интермедиями
Персонажи: Дон Мигель/ОЖП, Эстебан, Питер Блад, Арабелла, омп и ожп
Рейтинг: R
Жанры: Приключения, Мелодрама, Романс
Примечание:
Авторское видение образа дона Мигеля де Эспиносы и его судьбы.
В истории присутствуют Питер и Арабелла - в воспоминаниях и в последних главах, однако они являются пусть значимыми, но не главными героями.
Матчасть условна, посему - местами некоторая историческая AU + умышленное допущение автора
Цитаты из романа Сервантеса "Дон Кихот"

Кинжал дона Эстебана часть 3
Персонажи: дон Мигель/Беатрис
Жанр: агнст
Рейтинг: PG
Описание: Кинжал молодого повесы не мог просто так пылиться на полке. 1698-99 гг

Лепестки на волнах часть 4

Персонажи: дон Мигель де Эспиноса/Беатрис; дон Диего де Эспиноса
Рейтинг: PG-13
Жанры: Ангст, Драма
Предупреждения: Смерть персонажей, Нехронологическое повествование
Описание: Приключения. Пришел срок адмиралу де Эспиноса подводить итоги.
Постканон, 1707 год.
Посвящение: Благодарю momond за бетинг текста

 Отправлено: 11.03.17 21:11. Заголовок: Интермедия 2

Уже давала этот текст в комментах к кроссоверу, но поскольку потом редактировала, то опубликую еще раз

Интермедия 2

Под сенью яблонь Сомерсета


Персонажи: Питер/Арабелла, Джереми Питт/мисс Бэйнс
Рейтинг: PG-13 
Жанры: Гет, Джен, Ангст
Описание: Питер Блад вряд ли был способен долго наслаждаться спокойной жизнью. Постканон. 1697 год 




Летом 1697 года Питер Блад принял очередное судьбоносное решение, касающееся не только его, но и дорогих ему людей. 

В один из первых дней июня он стоял у окна в своем небольшом кабинете, служившем также и библиотекой, и, покуривая набитую вирджинским табаком трубку, смотрел, как по стеклам скатываются струйки дождя. Мир за окнами был однообразен и уныл.

...Чуть больше года назад, когда после долгих раздумий Питер отклонил приглашение Ибервиля — или по крайней мере, отложил свое решение, он выбрал графство Сомерсет и приобрел этот увитый плющем уютный домик в Бриджоутере, хотя средства позволяли ему выбрать даже Лондон. Но Бриджоутер понравился Питеру еще в приснопамятном 1685 году, когда он предпринял свою первую попытку осесть и вести мирную жизнь. 

Однако радость возвращения под сень яблоневых садов длилась недолго, и по прошествии года бывший губернатор Ямайки осознал, что ему невообразимо трудно мириться со многими английскими реалиями. Графство было разорено, восстание Монмута сокрушающей все на своем пути волной прокатилось по нему, многие сторонники мятежного герцога — а его поддерживало большинство населения Сомерсета — были либо казнены, либо, подобно Бладу и его товарищам по несчастью, сосланы; вернуться же домой повезло лишь единицам. Среди этих счастливчиков оказался и Джереми Питт — было бы излишним говорить, что на Ямайке его мало что держало. 

Уравновешенный, кажущийся вполне довольным жизнью, Джереми никогда не показывал, сколь сильны были его тоска по дому и тревога за судьбы своих юных тетушек, и даже Блад со своей проницательностью не догадывался о том, что снедало его штурмана. Джереми не мог пойти на риск и дать о себе знать, опасаясь, что его послание может усугубить и без того непростое положение сестер Питт, и это еще при условии, что их не настигла карающая длань королевского правосудия. 

Как только только лорд Уиллогби объявил бывшим каторжникам об амнистии, Питт написал им — и Питер хорошо помнил, как дрожали губы его молодого друга, когда тот пришел к нему и сообщил, что наконец-то получил весточку из дома, и что у его тетушек все благополучно.

Сразу после того, как Блад ушел в отставку с поста губернатора, Питт оставил службу в королевском флоте и вернулся к своей профессии шкипера. Блад ссудил ему недостающую часть суммы на покупку судна — щепетильный Джереми и не согласился бы принять деньги в дар, так что теперь тот был владельцем собственной ладной шхуны и занимался каботажными перевозками по всему побережью Англии...

...Сегодня у него явно день воспоминаний. Блад усмехнулся и подумал, что все дело в дожде, почти беспрерывно льющем уже три дня. Конечно, ему далеко до тропических родственников, обрушивающих на ярд земли за считанные минуты галлоны воды, но тоскливая монотонность истинно английского дождя кого угодно вгонит в меланхолию. И вызовет разлитие желчи — иронично заметил себе Блад-доктор. 

Впрочем, дождь прекращался, и сквозь серую хмарь облаков проступало бледно-голубое небо. Блад открыл окно и выглянул наружу, вдыхая влажный воздух, несущий запах листвы и мокрого камня. Ничего не напоминало о событиях более чем десятилетней давности, положивших начало его одиссее, люди не струились бесконечным потоком по улицам города, и из окон напротив никто не разглядывал Блада ни с осуждением, ни как бы то ни было еще. Но солнце, вдруг выглянувшее из-за туч, превратило черепицу островерхих крыш Бриджоутера в серебристую морскую рябь, а небо налилось густой, нездешней синевой. Порыв ветра качнул крону растущего рядом с домом ясеня, бросил в лицо Питеру холодные тяжелые капли, и он задохнулся, на несколько мгновений ощутив себя на палубе корабля... 

Солнце вновь спряталось, синева неба померкла, безнадежно проигрывая битву очередному воинству туч в серых лохмотьях. Блад оторвался от созерцания пустынной улочки и, оставив окно распахнутым, подошел к массивному, украшенному резьбой шкафу-кабинету из мореного дуба. Открыв боковую дверцу, он извлек на свет бутылку. Ямайский ром, шестилетней выдержки, темное золото Вест-Индии. Сильные пальцы без труда вытащили плотно притертую пробку и по комнате разлился насыщенный, чересчур резкий для блеклого дня аромат.

Прощальный подарок Нового света. Ром можно купить и в Англии, но этот был сделан еще до землетрясения 1692 года, и поэтому стал настоящей редкостью. Кроме бутылки, в отделении имелись и пара бокалов с тонкой серебряной гравировкой, хотя, конечно же, ром следовало пить из кружек. Оловянных.

Хмыкнув, Блад плеснул ром в бокал и опустился на стоящий возле окна стул, обитый мягкой кожей. Мелкими глотками, позволяя пряной горечи обжечь рот, он пил ром и продолжал размышлять. 

…Через пару недель после того, как они обосновались в Бриджоутере, в кабинет Блада шагнул вернувшийся из очередного плавания, обветренный и покрытый красноватым северным загаром Джереми, и в серых глазах шкипера плескалась радость. Питер тоже был рад встрече, но уж не тогда ли ощутил первый отголосок тоски? 

Надо было видеть изумление на лицах тетушек Джереми, когда, уступая просьбам Джереми, он появился на пороге их дома. У сестер Питт, из хрупких девушек превратившихся в приятных глазу молодых женщин, и в самом деле было все благополучно: их не бросили в темницу и не лишили имущества. Энни вышла замуж за некоего мистера Роулинга, славного малого, и за ее юбку цеплялись трое разновозрастных ребятишек. Семейство Роулингов жило здесь же, благо места в просторном доме хватало всем.

Из окон гостиной Блад мог видеть домик миссис Барлоу. Как он знал, хозяйка здравствовала и поныне, и на мгновение у него мелькнула ребяческая мысль, а не навестить ли ее и справиться ли о той самой герани, за которой он ухаживал в последний день своего пребывания в Бриджоутере. Но в итоге Блад отказался от этой идеи, решив не тревожить покой почтенной пожилой леди.

...Питер взболтнул жидкость цвета темного янтаря на дне бокала, затем потянулся к стоящей на столе бутылке и вновь наполнил его...

...Осенью 1696 года Блад начал оказывать врачебные консультации миссис Роулинг, у которой часто болели дети, затем и другим жителям городка. Бриджоутер в последние годы весьма нуждался в хорошем враче, а Блад безо всякой ложной скромности относил себя к таковым, к тому же праздность быстро наскучила ему. А в феврале 1697 у них с Арабеллой родился сын, которого назвали Томасом — в честь отца Арабеллы. Роды прошли на удивление легко, мальчик отличался крепким здоровьем и спокойным нравом. Часть средств Блада была удачно размещена и приносила доход, помимо этого, благодарный Джереми предложил ему стать компаньоном — а дела у шкипера Питта шли хорошо.

Казалось бы, чего еще желать от своей Судьбы, щедрой как на испытания, так и на ослепительное счастье? Женщина, о которой он грезил, и которая всегда была светом звезды, не дающем ему заплутать, была рядом с ним, и двое их детей наполняли радостью его сердце. И разве еще двенадцать лет назад он не полагал, что его тяга к приключения прошла?

Что же гнетет его? Жесткие объятия доброй старой Англии, от которых он, оказывается, порядком отвык? Вид некогда цветущего Сомерсета, ныне пришедшего в упадок, притеснения и несправедливость, творящиеся на каждом шагу? Так в Вест-Индии не меньше, а то и побольше жестокости и беззакония, и Блад, сохранивший свою ирландскую сентиментальность, не утратил также и способности критично и с изрядной долей цинизма относиться к подобным вещам. Или это Новый Свет изменил его, закружил в пестром ярком хороводе, где сочные краски тропических лесов перемежаются белизной песчаных отмелей и лазурью моря, где шальной свободой веет в лицо? 

...Вошедшая в кабинет, чтобы напомнить о приглашении на обед к Питтам, Арабелла обнаружила, что муж сидит у раскрытого настежь окна, откинувшись на высокую спинку стула, и попыхивает трубкой, выпуская одно колечко дыма за другим. Его глаза были прикрыты, пальцы левой руки выстукивали замысловатый ритм на подлокотнике стула. 

— Питер? — Арабелла перевела недоуменный взгляд на ополовиненную бутылку темного рома.

Блад вздрогнул: жена была в нескольких шагах от него, а он настолько задумался, что не услышал, как она подошла. 

— Да, дорогая? 

Он понял, куда смотрит Арабелла, и с досадой подумал, что не стоило увлекаться... воспоминаниями. 

— Разве мы не идем на обед к мистеру Питту? 

Черт! Как он мог забыть про приглашение Джереми? Не то чтобы количество выпитого помешало Бладу держаться прямо и говорить связно, но ему совсем не хотелось шокировать благонравных протестантов запахом рома.

— Разумеется, идем. 

— Но, Питер... — брови жены сдвинулись, а ее взгляд упорно не желал отрываться от бутылки.

— Арабелла, дай мне полчаса и скажи Молли приготовить чашку крепкого кофе. Она знает, как, — Блад неспешно поднялся и положил почти погасшую трубку на стол: — Нет, пожалуй, две чашки.

Арабелла смотрела на него недоверчиво, даже тревожно. Конечно, за все годы, что они вместе, он редко позволял себе больше одного бокала вина.

— Ну что такое, душа моя? — спросил он, подходя к ней и беря ее руки в свои.

Черт, черт! После чуть ли не пинты рома момент для общения с любимой женщиной был точно не самый лучший...

— Ничего, Питер. Я скажу Молли.

Через полчаса, когда тщательно выбритый, безукоризненно элегантный в своем черном камзоле Блад вошел в гостиную, лишь легкая бледность и несколько осунувшийся вид свидетельствовали о тех усилиях, которые, ему безусловно пришлось затратить, чтобы суровые родственницы его друга ничего не заподозрили.

Арабелла, в простом темно-коричневом платье, украшенном незатейливой вышивкой на лифе, порывисто поднялась с низкого диванчика и подошла к нему.

— Как ты? — во взгляде жены Питер увидел искреннее беспокойство. — Возможно, нам стоило бы послать кого-нибудь из слуг и отменить визит? 

— Все в порядке, Арабелла, — ответил он и склонился к ее руке, целуя тонкие пальцы: — Строгий наряд еще больше подчеркивает твое очарование. 

Уголки ее губ тронула улыбка:

— Думаю, что мисс Питт и миссис Роулинг сочтут другие мои платья вызывающими, — она помолчала, потом осторожно спросила: — Питер, ведь... ничего не случилось?

— Ничего. Только воспоминания. Они иногда бывают слишком назойливыми.

По стеклам застучали неугомонные капли, и Арабелла вздохнула: 

— Опять пошел дождь...

— Это совсем не тот дождь, который заставил бы нас отступить, не правда ли, дорогая? — Питер пристально глядел на нее, с облегчением убеждаясь, что тревога постепенно уходит из ясных карих глаз жены.

— Ни в коем случае, — теперь Арабелла уже улыбалась, и он тоже улыбнулся, вновь поднося ее пальцы к своим губам.

— Тогда поспешим.

***

Едва переступив порог, Блад подозрительно принюхался: пахло тушеной капустой и чем-то еще, также не вызывающим особых восторгов. Капуста! Fili Dei, miserere mei, peccatoris...

Он содрогнулся, и Арабелла сочувствующие, но не без легкой иронии взглянула на мужа, чья бледность стала поистине аристократической. Они прошли в гостиную, и Питер заметил сидящих у окна двух женщин, которые были смутно знакомы ему. Он напряг память и с удивлением понял, что видит перед собой вдову Эндрью Бэйнса и его дочь. Двенадцать полных лишений лет отложили свой отпечаток на их облике. У миссис Бэйнс было усталое лицо, с глубокими складками у рта, худенькая Мэри Бэйнс жалась к матери, а в ее больших голубых глазах читались смущение и растерянность.

Блад учтиво поклонился неожиданным гостьям, которые изумленно рассматривали богато одетого джентльмена и судя по всему, не узнавали его, пока мисс Питт не представила их друг другу. 

— Мистер Питт рассказал нам, что вы пытались до последнего помочь моему бедному Эндрью, мистер Блад, — прошелестела миссис Бэйнс и горестно поджала губы: — Мы благодарны вам... В свой смертный час он не был одинок... 

...«Ямайский купец» угодил в шторм и осужденных мятежников швыряло на переборки и друг на друга. Во мраке зловонного трюма не умолкали проклятия и стоны, но Блад отчетливо слышал горячечный шепот умирающего Бэйнса, умолявшего и требовавшего разыскать его жену и дочь и помочь им. Длины цепи, которой был прикован Питер, хватило, чтобы добраться до несчастного и пристроить его голову к себе на колени, оберегая от сильной качки. Капитан, несмотря на большое количество заболевших неведомой хворью узников и настойчивые просьбы Блада, не разрешал ему лечить их, и поэтому больше он ничем не мог облегчить страдания своего товарища — разве что пообещать ему позаботиться о его близких. Пусть даже в тот момент надежда не только на возвращение в Англию, но и на то, что они переживут этот шторм, была весьма призрачной.

Питер не позабыл о том обещании и, оказавшись в Бриджоутере, навел справки. Усадьбой Олгторп, конфискованной за участие Эндрью Бэйнса в мятеже, владели другие люди и никто не знал, куда подевалась его семья. Блад не оставлял своих попыток найти женщин, пока однажды не заговорил об этом с Джереми. Тот покраснел и пробормотал, что те нашли приют у одной из сестер Бэйнса, а он разыскал их, заплатил долги и помог мисс Бэйнс, перебивающейся случайными заработками, устроиться служанкой. 

Блад был рад, что семья их товарища уцелела, хотя и понимал, что избежать насилия женщинам не удалось. Он подумал о юной дочери Бэйнса, которой вряд ли было тогда более шестнадцати лет. Воспоминания об июльском утре, когда королевское возмездие в лице драгун Кирка обрушилось на этих людей, перемалывая в прах их судьбы — как и судьбы многих других в Сомерсете, всколыхнули в нем глухой гнев. Знать развязывает войны и затевает мятежи, вот только отдуваться приходится тем, кто по долгу или вследствие собственной глупости имеет несчастье следовать за ней. Бедняга Эндрью, впрочем, был повинен лишь в том, что дал приют раненому.

— Передай им, — сказал Бдад, протягивая Питту мешочек с золотыми кронами. — Этого должно хватить на обзаведение каким-никаким хозяйством. 

Тот нехотя буркнул, отводя глаза в сторону:

— Они не возьмут, Питер. Я с трудом уговорил мисс Бэйнс принять от меня деньги — и то в качестве дружеского займа, да и положение их было отчаянное...

Бладу еще тогда показалось, что шкипер сказал ему не все, а сегодня их присутствие и сияющий вид только что вошедшего в гостиную Джереми, наводили его на определенные догадки. И подтверждение последовало незамедлительно.

Увидев Джереми, Мэри Бэйнс поднялась со стула, и ее лицо озарилось радостью, а он, подойдя к молодой женщине и взяв ее за руку, обвел всех счастливым взглядом и торжественно возвестил:

— Мисс Бэйнс оказала мне честь и согласилась стать моей женой.

Та потупилась, ее бледные щеки порозовели. 

— Джереми, неужели! — воскликнула мисс Питт, подбегая к племяннику.

— Давно пора! — вторила ей миссис Роулинг, чуть не подпрыгивая на месте, но пытаясь соблюдать степенность, приличествующую замужней женщине.

— Поздравляю вас, мистер Питт, и вас, мисс Бэйнс, — улыбнулась Арабелла и выразительно посмотрела на мужа.

— Рад за тебя, Джереми, — спохватился Блад, — Мисс Бэйнс, мои поздравления. Штурман Питт никогда не сбивался с курса и уверен, что так будет и впредь, и он окажется достойным вас, — он низко склонился перед окончательно вспыхнувшей Мэри.

— Благодарю вас, миссис Блад... и вас... сэр, — пролепетала она.

На помощь мисс Бэйнс пришла миссис Роулинг, которая, подхватив ее под руку, увлекла молодую женщину на кухню, щебеча о том, что теперь-то она может узнать секрет их знаменитого пудинга, Арабелла отошла к миссис Бэйнс, которая продолжала сидеть у окна, и начала что-то негромко спрашивать у нее.

Редко кому удавалось удивить Блада, и менее всего он ожидал этого от Питта, но видно странно начавшийся день был просто обязан закончиться чем-то подобным.

— Внезапное решение, Джереми? — спросил он, пользуясь тем, что дамы оставили их наедине.

— Я не сказал тебе, Питер, — Джереми говорил быстро и тихо. — Мэри никак не соглашалась выйти за меня, все твердила, что недостойна, что не сможет стать мне хорошей женой. Ну... после того, что случилось тогда... Но разве же она виновата?! — он сжал кулаки в бессильном гневе и с яростью в голосе процедил: — Проклятый ублюдок Гобарт и его дьяволы!

Блад вздохнул:

— Прошло много лет, а время лечит. А сам-то ты что?

— Я люблю ее. Наша вера учит, что земные привязанности ничтожны перед лицом Господа, но я изменился...

— Изменился, — согласился Блад, внимательно разглядывая напряженное лицо своего друга: — И в этот раз обошелся без советов своего капитана, путь и бывшего, — он усмехнулся, — Теперь я понял, кого мне напоминала мадемуазель дОжерон.

Питт смутился:

— Я соблазнился мимолетным сходством, и за хороший урок мне стоит поблагодарить капитана Тондера... вкупе с самой мадемуазель дОжерон. И тебя, — он помолчал, глядя на мисс Бэйнс, которая в сопровождении оживленно болтавших тетушек вернулась в гостиную, затем продолжил едва слышно: — Я ведь приезжал в усадьбу Олгторп до той чертовой битвы. Эндрью Бэйнс продавал сидр — знаменитый на всю округу. Так что Мэри я еще тогда заприметил. И мне даже казалось, что и я ей по нраву. А потом вон как все обернулось... — он сокрушенно покачал головой. — Я не надеялся еще когда-то увидеть ее, да мы и не говорили о чем-то таком, но я хотел узнать, как они, живы ли... И я должен был сообщить о смерти мистера Бэйнса, поэтому написал им — как только это стало возможным. Ответа я не получил — оно и понятно, их уже не было в Олгторпе. Но Мэри все эти годы оставалась в моей душе...

— Если ты смог сохранить память о мисс Бэйнс, то наберись терпения, и уверен, тебе воздастся сторицей. Ведь сам то ты не сомневаешься?

— Ничуть. Оглашение состоится в это воскресенье, — он вдруг схватил Блада за руку и прошептал севшим голосом: — Питер, одно не дает мне покоя... Если бы я не заявился к ним с лордом Гилдоем на руках...

— Перестать, Джереми, — прервал его Блад, — Драгуны вели себя в Сомерсетшире как... в Танжере. Рано или поздно, но они пришли бы в усадьбу. Посмотри, мисс Питт кивает нам. Пора за стол. И соберись, мисс Бэйнс не должна заметить твою печаль.

***

Питер ковырнул вилкой разваренный листик капусты, и его тут же замутило. Он попытался призвать желудок к порядку, но тот запротестовал и угрожающе сжался. Блад глубоко вздохнул и поднял взгляд от своей тарелки. Однако вид поставленной прямо перед ним глубокой миски с бобами, плавающими в густой жирной подливке, не сильно облегчал его положение. 

— Возможно, вам больше придется по вкусу вот это, мистер Блад? — раздался рядом с ним голос миссис Роулинг. 

В руках у нее была большая чашка с горячим бульоном и Питер душевно обрадовался перемене блюд. 

— Безо всякого сомнения, миссис Роулинг!

— Я готовлю его моему Джону, если, прости Господи, ему случится перебрать, — вдруг заговорщически прошептала она. 

Вот черт! А он считал, что надежно сокрыл... следы неумеренного возлияния. 

— Премного вам благодарен, миссис Роулинг, — пробормотал Питер, и та одарила его лукавым взглядом.

Бульон был необыкновенно вкусен, дело пошло на лад. Питер встретился глазами с сидящей напротив него Арабеллой, которая улыбалась, догадавшись о сути происходящего. Впрочем, капуста на ее тарелке также была нетронута, что в свою очередь дало ему полное право насмешливо изгонуть бровь.

***

«Могло быть и хуже. Вознесем хвалу бульону миссис Роулинг». 

Блад усмехнулся, иронизируя над собой и мысленно подводя итоги званого обеда. Пудинг, как всегда, был превосходен, а золотистый ароматный сидр и вовсе улучшил его самочувствие. За столом царило радостное оживление, и даже мисс Бэйнс немного оттаяла. она не сводила обожающего взгляда со своего жениха. А Джереми улыбался в ответ и невпопад отвечал на вопросы своих тетушек, что вызывало очередной приступ веселья.
Арабелла тоже улыбалась, наблюдая за влюбленными и Блад видел, что тревога оставила ее.

Этой ночью, привлекая к себе жену, он дарил ей всю нежность, на которую был способен. И когда он смотрел в сияющие глаза Арабеллы, утренние раздумья казались ему полным вздором...

Арабелла заснула, положив голову ему на плечо. Блад легонько провел по ее волосам, вспоминая, как несколько месяцев назад, в один из ненастных сентябрьский вечеров, заявил жене, что не намерен и дальше подвергать ее риску подхватить простуду, и посему спальня у них теперь общая... 

...Арабелле, проведшей большую часть жизни в жарком климате, было непросто привыкнуть к промозглому Сомерсетширу, где каменные дома с толстенным стенами не особо прогревались даже в июле. Она зябла, куталась в связанную из овечьей шерсти шаль, подарок миссис Роулинг, и Блад начал опасаться за ее здоровье, тем более, что тогда Арабелла носила их сына. 

— Мы нанесем непоправимый урон нравственности Бриджоутера и сотрясем устои местного общества, — ответила Арабелла то ли в шутку, то ли всерьез.

— А кто узнает? Что-то я не вижу, чтобы здесь присутствовал хоть один поборник нравственности или столп местного общества, — сохраняя невозмутимый вид, парировал Блад. 

Арабелла возмущенно воскликнула:

— О, вот как! По видимому, вы не считаете себя таковым, мистер Блад, но не хотите ли вы сказать, что я также безнравственна? В Вест-Индии позволительны некоторые вольности, я бы сказала, иногда чрезмерные, но теперь-то мы в Англии! 

Питер, позабавленный вспышкой праведного негодования, выставил вперед руки в примиряющем жесте:

— Моя безнравственность посрамлена и просит пощады!

Но Арабелла не собиралась так быстро проявлять милосердие.
— Да, раз уж мы заговорили о приличиях... — она подошла к комоду, вытащила из ящика нечто длинное и бесформенное, затем повернулась к мужу, — миссис Роулинг первым делом посоветовала мне лавку, где торгуют вот этим.

— Что это? — удивленно спросил Блад.

— Рубашка, в которой благочестивая жена ожидает прихода своего супруга, — сухо ответила она, прикладывая к себе вышеупомянутый предмет одежды 

— Э-э-эм, — Питер ошарашенно воззрился на широкую холщовую рубаху с рукавами на завязках, глухим воротом и прорезью в центре.

— И с молитвой на устах, — прокурорским тоном закончила Арабелла.

— Так. Мне конечно, никогда не достичь ваших сияющих высот, миссис Блад — с этим словами Питер быстро подошел к ней и, отобрав рубашку, рванул прочную ткань. — Но и этому безобразию здесь не место! 

Послышался треск, и Арабелла ахнула:

— Питер! Это так...

— По-пиратски? — с готовностью подсказал Блад. 

С минуту она смотрела на него, гневно сверкая глазами, и он насмешливо протянул: 

— Душа моя, о, неужели после общения с суровыми пуританками тебя покинула независимость суждений?

— О нас и так ходят Бог весть какие слухи! — она посмотрела на разорванную рубашку и прыснула от смеха.

— Тем более не будем разубеждать добропорядочных жителей, — неотрывно глядя в лицо жены, шепнул Питер и обнял ее за плечи... 

...Воспоминания об этой сцене вызвали у него улыбку. Неизвестно, был ли скандализирован Бриджоутер. В любом случае, их репутация вряд ли могла пострадать еще больше, принимая во внимание, что какие-то слухи о бурном прошлом доктора Блада и шкипера Питта явно ходили, хотя оба и старались не распространяться на эту тему.

«А чепец Арабелла все же не захотела примерить».

Осторожно, чтобы не потревожить сон жены, Блад убрал пушистые, пахнущие травами пряди ее волос и высвободил плечо. Та сонно вздохнула и перевернулась на другой бок. 

Он поднялся, накинул халат и, неслышно ступая, вышел в коридор. Дверь детской, примыкавшей к спальне, была полуоткрыта, и он задержался, слушая дыхание спящих детей и их няни. Томми зачмокал губами и хныкнул, но не проснулся. Питер постоял еще немного, затем направился в кабинет. 

Бутылка так и осталась на столе, ром в ней казался черным. Рядом лежала трубка. В высокие окна было видно, что небо очистилось, на нем появились крохотные искорки звезд и узкий серп растущего месяца. Бросив взгляд на пустой канделябр, Блад подумал, что старый Хью опять позабыл принести свечи. Как бы то ни было, июньская ночь позволяла обходиться без освещения, и глаза быстро привыкали к темноте. 

«А там ночи совсем другие...»

Странно, в тяжелом бархате тропических ночей ему не хватало светлого неба своей родины, а сейчас пришедшая мысль была окрашена ностальгией. Блад набил трубку и разжег ее, его рука потянулась было к бутылке, но вдруг замерла, затем он медленно сжал пальцы, которые почти коснулись пробки. Нет, так не пойдет. Следовало разобраться, что его одолевает.

Он решительно убрал бутылку обратно в шкаф, а сам уселся в удобное — предосудительно удобное, по мнению какого-нибудь столпа местного общества — кресло возле стола и сделал глубокую затяжку. 

Итак, Новый свет не собирается так просто отпускать его — но о чем-то подобном Блад размышлял еще перед возвращением в Европу.

Неожиданное письмо Ибервиля, полученное перед самой отставкой, открывало заманчивые перспективы. Блад долго колебался, прежде чем принять решение, тем более, что речь шла о жизни и благополучии тех, кто ему дорог. На северных территориях то и дело начинались военные действия, и особенно это касалось приграничных земель. 

Однако сейчас чутье подсказывало ему, что война короля Вильгельма близится к своему завершению — в мае начались мирные переговоры, и были веские основания полагать, что они увенчаются успехом. Возможно, пришло время вернуться к этому вопросу? 

Питер выдвинул ящик стола и, порывшись в нем, достал плотный конверт. Текст он помнил чуть ли не наизусть, в памяти сразу вспыли много раз прочитанные строчки.

«...Мой друг, какие здесь леса! Осень одевает их в бронзу и пурпур, лето дарит великолепную изумрудную листву. Корабельные сосны пронзают небо, их высота и мощь поражает...

«Что скажет Арабелла, которая только успела привыкнуть к Англии?» — однако, он сразу же подумал, что несмотря на его опасения, Арабелла быстро — едва ли не быстрее его самого — освоилась в Бриджоутере.

«...Земля Новой Франции полна неисчислимых богатств и тайн, но она не покорится без борьбы. Нужно основывать новые поселения, нужно учиться вести диалог с индейскими племенами, а иногда и воевать с ними...»

Разумеется, воевать. Не будет ли непростительным безрассудством тащить жену и детей, рискуя подставить их под удары индейских томагавков? Ну а если завтра на берег Лаймского залива высадится очередной приблудный герцог?

...Небо за окнами кабинета посветлело, через пару часов рассветет. Блад потянулся, раздумывая, не пойти ли все-таки поспать. Днем он поговорит с Арабеллой.

— Питер, ты здесь? — из темноты коридора выступила стройная фигура жены.

— Здесь, — Блад пошевелился в кресле, и Арабелла заметила его: 

— Я проснулась, а тебя нет было. Вот и подумала, что ты в кабинете. Ведь ты же не... — глаза Арабеллы в сером сумраке близящегося утра казались огромными. 

Она подошла ближе и вздохнула с облегчением, не обнаружив злополучной бутылки на столе. Блад догадался о ходе мыслей жены и поддразнил ее:

— Я не... что?

Если Арабелла и смутилась, то не подала виду.

— Прежде я не видела, чтобы ты пил ром. — спокойно сказала она. Блад пыхнул трубкой, ничего не ответив, и Арабелла продолжила: — Но могу предположить, что такое случалось. Раньше. 

— Случалось, — согласился он, вновь затягиваясь. 

Помолчав, она вздохнула:

— Ты сказал, что все в порядке, но ты сидишь тут, в темноте...

— Не хотел тебя беспокоить.

— Бессонница? — Арабелла посмотрела на конверт, лежащий перед ним на столе.

— Это же письмо месье Ибервиля, ты показывал мне его еще на Ямайке.

— Арабелла, иди ко мне. Поговорим, раз уж нам обоим не спится, — усмехнулся Блад, кладя трубку на стол и отодвигаясь вместе с креслом.

Она слегка нахмурила тонкие брови, но кивнула, забираясь к мужу на колени.

— Что за привычка разгуливать босиком, — проворчал он, — у тебя ступни ледяные. Как вы изволили выразиться, миссис Блад, мы теперь в Англии, а не в Вест-Индии!

— В Англии... — повторила Арабелла и вдруг взглянула ему прямо в глаза. — А ведь ты хочешь вернуться туда, Питер.

— Боже меня упаси вновь управлять Ямайкой! — деланно засмеялся он, не ожидавший, что жена сразу скажет то, к чему он собирался ее тактично подготовить.

— Я не имею ввиду Ямайку, — она смотрела на него без улыбки. — Эта жизнь тяготит тебя. И все наши мелкие заботы, твои пациенты с подагрой и печеночными коликами, и … тушеная капуста на обед.

— Капуста больше всего, — теперь лицо Блада тоже было серьезно. — Что, это так заметно?

— А ты как думаешь?

— Но это значило бы подвергнуть вас еще одному испытанию. Вправе ли я делать это?

— Сотни женщин и детей отправляются в Новый свет в поисках лучшей жизни и следуя за своими мужьями и отцами, — пожала плечами Арабелла и прижалась к нему. — Томас, конечно, еще мал, но вряд ли мы пустимся в путь немедленно...

— Томми проспит все плавание, — пошутил Блад, — Арабелла, ты уверена?

— Нет, Питер. Но и таким тебя видеть я не хочу... 

 Отправлено: 11.03.17 21:54. Заголовок: Nunziata отлично! h..

Nunziata отлично! таким и написал бы мистер Сабатини продолжение!

 Отправлено: 12.03.17 09:10. Заголовок: Ирен де Сен-Лоран h..

Ирен де Сен-Лоран

 Отправлено: 12.03.17 09:31. Заголовок: часть 3

"Кинжал дона Эстебана"
Персонажи: дон Мигель/Беатрис
Жанр: агнст
Рейтинг: PG
Описание: Кинжал молодого повесы не мог просто так пылыться на полке. 1698-99 гг


-1-


октябрь 1698, Эль-Ферроль

Порывы ветра бросали в окна не капли, а целые пригоршни воды. Где-то хлопнула плохо закрепленная ставня, и послышался звон разбитого стекла. Беатрис подняла голову от шитья и прислушалась — из правой части дома донеслись голоса, а значит, рачительный управляющий уже знает о досадном ущербе.

Беатрис вздохнула и покачала головой. Она думала об «Архангеле», не вернувшемся до начала шторма в порт. Днем она выходила на каменный мол, содрогающийся под ударами рассвирепевшего океана, который обрушивал один пенный вал за другим в попытке уничтожить сооруженную человеческими руками преграду, а затем — пойти войной на сушу. Она долго стояла на треплющем ее одежду, пронизывающе-холодном ветру, но в серой пелене дождя не было видно ни одного паруса. Под вечер шторм перерос в настоящую бурю.

«Мигель — опытный моряк, наверняка он заметил признаки непогоды, и корабль находится в какой-нибудь безопасной бухте. Тем более, что плавание предполагалось вдоль побережья. Я напрасно тревожусь — а я ведь тревожусь...»

Беатрис снова вздохнула. С той роковой ночи ее общение с мужем сводилось лишь к обсуждению того, что касалось детей или хозяйства. Впрочем, разговоры они вели не часто. А две недели назад, накануне ухода Мигеля в плавание, она вдруг обратила внимание, как осунулось и постарело его лицо и запали глаза... 


...Война закончилась осенью 1697 года, но долгожданный мир не принес Испании облегчения. Времена наступали безрадостные: его величество Карлос Зачарованный упускал из слабеющих рук последние нити, связывающие его с реальностью, а вместе с этим закатывалась звезда прославленного адмирала де Эспиносы. Практически сразу дон Мигель оказался не у дел и почувствовал, что задыхается среди интриг и фальшивых улыбок придворных, подобно грифам слетевшихся в предвкушении скорой смерти короля. Леность, небрежение долгом и запустение царили повсеместно и приводили его в ярость. 

Несмотря на то, что дон Мигель вплотную приблизился к шестидесятилетию, силы не оставили его, и плечо беспокоило гораздо меньше, хотя рука так и не обрела былой подвижности. Можно было считать подарком судьбы, что в один из редких моментов просветления король Карлос предложил ему принять под свое начало небольшую эскадру, несущую охрану атлантического побережья Испании.

Год назад они перебрались в Эль-Ферроль. Беатрис с легким сожалением оставила родную ей Севилью. Но лучшим утешением для нее было видеть, как горели глаза мужа, для которого это назначение было спасением от хандры. 

Атлантический океан, неустанно вздымающий высокие зеленоватые валы, разительно отличался от лазурного Карибского моря. Однако Беатрис открыла для себя особое удовольствие приходить на мол или верхом выезжать на обрывистый берег и любоваться его неукротимой мощью. Де Эспиноса опять надолго уходил в плавание, но Беатрис, безусловно, предпочитала скучать по нему, чем наблюдать, как тоска подтачивает его изнутри, а характер становится все более угрюмым...

...Беда разразилась совершенно неожиданно для молодой женщины. Хотя отчасти в этом была ее вина. Как она могла забыть в Санто-Доминго кинжал дона Эстебана?!

Беатрис оставила кинжал у себя, видя в нем залог достойного поведения племянника мужа. Она спрятала клинок среди толстых фолиантов с пьесами Лопе да Вега, интересоваться которыми никому, кроме нее, не приходило в голову. Впрочем, взывать к благоразумию дона Эстебана ей не пришлось. Изредка он появлялся в доме дяди, и хотя во взглядах, кидаемых им на Беатрис, читалась глубокая неприязнь, если не сказать большего, молодой человек старательно избегал общества тетушки.

Перед отплытием в Европу весной 1696 года, она хотела выбросить кинжал, но в суете и спешке сборов попросту забыла сделать это. Вспомнив о нем только на борту корабля, Беатрис встревожилась, но затем подумала, что даже если кинжал и найдут, в этом не будет особой драмы, и вряд ли находку свяжут с ней. Однако она ошиблась, и это дорого ей обошлось. 

Дон Мигель принял решение продать дом на Эспаньоле лишь в начале этого года, а в июле из Санто-Доминго пришло письмо.

Беатрис знала о ненависти, которую питал к ней их бывший управляющий Фернандо, но не могла предположить, на какую гнусную подлость он способен. Та история с Донато, из-за которой они поссорились с Мигелем вскоре после свадьбы, казалась теперь простым недоразумением. На сей раз управляющий обвинил сеньору де Эспиноса в «непотребной греховной связи» с доном Эстебаном. И да, у Фернандо были доказательства: кинжал, который он прислал вместе с письмом.

Поздним вечером муж пришел к ней в спальню и, показав злополучный клинок, потребовал объяснений. Беатрис растерялась: что будет, если Мигель узнает о попытке его племянника изнасиловать ее? Это, а еще жгучий стыд помешали ей сразу рассказать, как было дело, а потом стало поздно.

— С чего Фернандо взял, что кинжал спрятала я? Дон Эстебан мог потерять его, или кто-то украл...

— В моем доме?! — перебил ее Мигель. — Кто же? Кто мог украсть кинжал, Беатрис? И неужели ты думаешь, что Эстебан не сказал бы мне, если бы потерял его?

— Почему Фернандо поведал тебе об этом лишь спустя многие годы?!

— Фернандо упрекал себя в недостатке мужества и умолял простить ему этот грех. Он написал, что лежит при смерти и хочет облегчить свою душу. Скажи мне, кто стал бы лгать, чуя близкую встречу с Создателем?

На этот счет у Беатрис было другое мнение, но она смотрела в лицо мужа и понимала, что он не поверит в то, что управляющий ненавидит ее и не остановится ни перед чем, чтобы очернить ее имя. 

— Чем вы занимались в коридоре возле кухни? — с яростью в голосе спросил дон Мигель.— Фернандо видел, как Эстебан вышел оттуда, а несколькими минутами позже из кухни появилась ты. И твои волосы и одежда были в беспорядке! 

Все дальнейшие попытки Беатрис оправдаться — говоря откровенно, довольно неуклюжие — только усиливали гнев дона Мигеля. В бешенстве от ее упрямства и видя, что она увиливает от ответа, он схватил жену за плечи и встряхнул. На миг Беатрис почудилось, что сейчас он ударит ее, или... его безжалостные пальцы сомкнутся на ее шее. Задыхаясь от боли и отчаяния, она выкрикнула: 

— Вызовите дона Эстебана и спросите его, как кинжал оказался у меня! И посмотрим, осмелится ли он солгать!

— Вы держите меня за дурака?! — прорычал дон Мигель. — Вам прекрасно известно, что Эстебан в Санто-Доминго! И как знать, кто на самом деле является отцом Изабеллы и Диего! 

Будто проклятый кинжал вонзился ей в грудь...

Это было самым чудовищным обвинением, которое де Эспиноса мог бросить своей жене. Судя по всему, даже сквозь пелену гнева он осознал, что зашел слишком далеко, поскольку вдруг обмяк и разжал пальцы. Беастрис шарахнулась от мужа, душевная мука и жгучая обида заслонили ужас перед его яростью и боль физическую.

— Подите прочь, дон Мигель, — безжизненным голосом проговорила она. 

Опомнившись, муж шагнул к ней и глухо пробормотал: 

— Беатрис...

— Нет! — воскликнула она, отшатываясь. — Не прикасайтесь! Не смейте прикасаться ко мне!

Де Эспиноса больше не произнес ни слова, и, сгорбив плечи, вышел из комнаты, а Беатрис, проплакав почти всю ночь, забылась тяжелым сном и даже не услышала, как рано утром он уехал в порт. 

Когда сеньоре де Эспиноса сказали об этом, на ее губах появилась горькая улыбка: она вспомнила свою свадьбу. История повторялась, но на этот раз Беатрис чувствовала только опустошение. Вряд ли ей стало бы легче, знай она, что ее муж также не сомкнул глаз в эту ночь... 

***

Кинжал де Эспиноса узнал сразу: он сам подарил его Эстебану. Нахмурившись, он вчитался в письмо — и словно небо рухнуло на него. За витиеватыми фразами и бесконечными заверениями Фернандо в преданности стояло нечто, непостижимое для его рассудка. 

Беатрис неверна ему? У нее была многолетняя связь с... Эстебаном?! С Эстебаном, бывшим для него не просто сыном покойного брата, а самым дорогим человеком, на которого он перенес большую часть испытываемой к Диего любви! 

Пальцы судорожно сжались, сминая листы. Дону Мигелю хотелось отшвырнуть их, как если бы в его руках оказалось мерзкое ядовитое насекомое. Но потом его взгляд упал на кинжал. Мог ли Эстебан быть способным на такое гнусное предательство? А Беатрис? Неужели под прекрасной оболочкой скрывается черная бездна? От века Враг рода человеческого избирает дочерей Евы своими орудиями, чтобы искушать смертных. 

Вздор! Он, Мигель де Эспиноса, никогда не страшился ни дьявольских козней, ни сладостных сетей, расставляемых им. И он немедленно пойдет к жене и спросит у нее. Какое-то объяснение есть, он был почти уверен. Почти...

Но то, что произошло в спальне... Беатрис лепетала что-то маловразумительное, и призрачные демоны подозрений обрели плоть и острыми когтями впились в его душу. Ужасные слова сорвались с его губ, прежде чем дон Мигель успел понять их смысл. Он многое бы дал, чтобы обратить время вспять. 

Обнять Беатрис, губами осушить бежавшие по ее щекам слезы, которых она не замечала... Однако отвращение, появившееся в глазах жены, остановило его, и он не сделал даже попытки к примирению.

Погруженный в свои тягостные размышления, он мрачно рассматривал стену напротив себя. Годы, прожитые в браке с Беатрис, невольно всплывали в его памяти. Девять лет назад он считал, что его жизнь не имеет больше смысла, и сожалел, что удар шпаги Питера Блада не оказался смертельным. Но искренность и непосредственность сеньориты Сантана вновь зажгла в нем искру, и он неожиданно для себя самого решил связать с ней свою судьбу. Затем — узнавая Беатрис лучше, он начал привязываться к жене, словно прирастая к ней душою. И однажды решив, что Беатрис любит его, в дальнейшем он принимал это как данность, и ему не приходило в голову, что придет день — и все изменится. Де Эспиноса не мог бы сказать, когда его насмешливое любопытство и снисходительность уступили место иному чувству, пустившему глубокие корни в его сердце.

Неужели он ошибался в ней, и она никогда не любила его? Или, оскорбив ее тяжким и несправедливым подозрением, он сам разрушил храм, в котором мерцал огонь, все эти годы согревавший его? 

Он запомнил странные слова Беатрис об Эстебане и вяло подумал, что непременно напишет племяннику. Но... что он будет делать дальше? Отчаяние растекалось горечью на языке и горечью в сердце. У него вырвался глухой стон, грудь сдавило до черных точек перед глазами, и ему пришлось сделать несколько медленных осторожных вздохов, чтобы восстановить дыхание. 

Что же... У него оставалось море. Всю жизнь оно было для него верным другом и переданной любовницей, лишь на краткий промежуток он решил, что это не так. Но море терпеливо и ждет его. И адмирал де Эспиноса знал, что уже скоро он навсегда упокоится в холодных синих волнах.



***

Плавание длилось больше месяца. О том, куда направился «Архангел», сеньора де Эспиноса узнала от навестившей ее доньи Марии Альварес, жены вице-адмирала. У Беатрис хватило выдержки, чтобы скрыть свое удивление: не стоило делать достоянием гласности, что она не знает, где ее муж.

Дон Мигель вернулся в середине августа. У Беатрис забилось сердце, когда она увидела, как муж входит в гостиную. Но он наклонил голову, приветствуя ее, как приветствовал бы совершенно постороннюю донью.

Время шло, и постепенно Беатрис стало казаться, что ее душе установилось некое подобие равновесия. Надо жить дальше. Хотя бы ради Изабелиты и Диего. Отношение Мигеля к детям не изменилось — наоборот, он как будто стал больше баловать обоих, а особенно дочь. В глубине души Беатрис чувствовала, что он вряд ли сам верил в вырвавшиеся у него в пылу гнева слова. Но невыразимая печаль по-прежнему наполняла ее сердце...


...В гостиной было жарко, но к утру все выстынет — пламя свечей колебалось от сквозняков, гуляющих по всему дому. За окнами совсем стемнело, и сквозь завывание ветра в трубах едва различимо донесся колокольный звон. 

Беатрис отложила полог, который она расшивала для церкви Пресвятой девы, и встала. Рамона уже должна была уложить детей, и молодая женщина хотела пожелать им добрых снов этой бурной ночью, а после лечь самой, пока дрова в растопленном в ее спальне камине не прогорели окончательно.

Изабелла никогда не боялась бури, а вот Диего пришлось долго уговаривать, чтобы он выбрался из-под одеяла. Наконец успокоенный малыш сонно засопел, и Беатрис прошла к себе. Ее упорно не оставляли мысли о том, где в этот час дон Мигель: в безопасности, на берегу, возможно, в портовой таверне, где сизый дым клубится под потолком, и разбитные румяные служанки разносят еду и подогретое вино со специями, а набившиеся в зал моряки отпускают соленые шуточки, и хохот заглушает рев прибоя. А если «Архангел» не успел достичь гавани... Она поежилась, представив отчаянно борющийся с бурей корабль. 

«Для Мигеля это не первый шторм, и даст Бог, не последний. В последние месяцы меня не сильно огорчало его отсутствие... »

Как бы она ни пыталась разобраться в себе, тянущее чувство тревоги не отпускало ее.

«Я больше не люблю его?  — эта мысль смутила Беатрис, и она тут же подумала: — Разумеется, он дорог мне, он отец моих детей. Но наша любовь... Что от нее осталось? И почему же именно сегодня мне так неспокойно?»

Беатрис рассердилась на себя, в то же время ощущая слабый упрек совести: занятая собственными переживаниями, она не обращала никакого внимания на то, что Мигель нездоров.

«Все дело в этом шторме и в том, что мой муж неважно выглядел перед отплытием...» — в конце концов решила она.


Беатрис уснула, хотя и не сразу. Ей показалось, что спала она недолго, потому что когда она открыла глаза, за окнами было темно. Но ветер больше не налетал на дом бешеными порывами. Со двора доносились голоса, на стенах комнаты мелькали отсветы факелов.

Беатрис встала с кровати и подошла к окну. Дождь все еще лил, и сквозь стекла огни факелов казались размытыми пятнами. Метались темные фигуры людей, заржала лошадь. Неужели вернулся Мигель? Неожиданно для себя она испытала облегчение. Вздрагивая от холода и волнения, она стянула со спинки кресла тяжелый бархатный халат, запахнулась в него, затем заплела волосы в косу и, нашарив босыми ногами домашние туфли, направилась к дверям.

Когда она вошла в гостиную, муж сидел в кресле, а Мануэль, управляющий, торопливо разводил огонь в камине. На полу лежал сброшенный плащ, с которого натекла уже целая лужа. Капельки воды поблескивали на высоких сапогах де Эспиносы и в его волнистых волосах, отливающих серебром в неярком свете свечей стоящего на каминной полке канделябра.

— Донья Беатрис? — медленно проговорил дон Мигель, повернув голову на звук шагов.

— Доброе утро, донья Беатрис, — отозвался Мануэль. 

Огонь наконец-то вспыхнул, управляющий встал и поклонился ей.

— Доброе утро... Дон Мигель, я рада, что вы благополучно достигли порта. 

— Рады? — саркастично осведомился он. 

— Да, — твердо ответила Беатрис. — Но вам нужно переодеться в сухое, — Она повернулась к управляющему: — Мануэль, разбуди Маргариту, пусть согреет вина и приготовит что-нибудь укрепляющее. 

— Разумеется, донья Беатрис, — пробормотал Мануэль, отступая к выходу, — А Хосе сейчас принесет одежду. 

— Вы не обязаны проявлять знаки внимания — тем более, что вам это в тягость, — сухо сказал де Эспиноса, когда дверь за управляющим закрылась. — Мануэль прекрасно справится сам. Сожалею, что потревожил ваш сон.

Беатрис с тревогой рассматривала его, — теперь, когда стало светлее, ей бросился в глаза изнуренный вид мужа. Его лицо покрывала бледность, скулы были резко очерчены, и меж бровей залегла глубокая складка. 

— Я все еще ваша жена, — тихо ответила она. — И мне не в тягость позаботиться о вас. Я беспокоилась — мне не приходилось видеть такого ужасного шторма. Как вам удалось войти в пролив? Я помню ту подводную гряду, которую вы мне показывали...

— Да, шторм был не из самых кротких, — тонкие губы де Эспиносы скривились в усмешке. — Пришлось немало потрудиться, чтобы миновать подводные скалы. В какой-то момент «Архангел» несло прямо на них... — он утомленно прикрыл глаза. — Тогда вы смогли бы освободиться от докучливого мужа, не так ли, донья Беатрис? Но небу было угодно оставить нам наши жизни... 

Сердце опять кололо тупой иглой, и он привычным уже движением принялся растирать грудь.

Беатрис не обратила внимание на его язвительную фразу, беспокойство все больше охватывало ее. 

— Вам нездоровится? — она подошла ближе и склонилась к де Эспиносе. 

— Пустяки.

Однако в этот момент игла особенно злобно вонзилась ему в сердце, и он откинул голову на спинку кресла, стараясь дышать осторожно и неглубоко. Теплые пальцы дотронулись до его лба, он хотел отдернуть голову, но... не смог. Ее прикосновения успокаивали... Как в той, другой жизни, в Ла Романе. И пусть он знал, что к прошлому им не возвратиться, и его женой движет в лучшем случае сострадание, но ему хотелось чувствовать ее руки, ее близость... 

— Когда это началось? И почему вы сразу мне не сказали? — сердито спросила Беатрис. 

Посиневшие губы и затрудненное дыхание мужа, его пальцы, вцепившиеся в ткань камзола на груди — ее опыта было достаточно, чтобы определить, что у него начинается сердечный приступ. Уже не думая об их отношениях, она быстро ослабила дону Мигелю шейный платок, затем растянула его камзол.

— Не хотел затруднять вас, — продолжал усмехаться он, не открывая глаз.

Появился Хосе с ворохом одежды, и Беатрис повелительно сказала ему:

— Маргарита наверняка уже согрела вино, отправляйся на кухню и принеси его. И пусть она вскипятит воду. Быстро! — она повернулась к мужу: — Я должна спуститься в кладовую, чтобы взять пакетики с травами и приготовить для вас отвар. А вам лучше не совершать резких движений и не вставать.

— Я не сбегу, будьте уверены.

— Надеюсь на ваше благоразумие. Хотя в том, что касается вашего здоровья, вы не слишком-то его проявляли.

Беатрис очень не хотелось оставлять его в такой момент, но она рассудила, что быстрее сама найдет нужные травы, чем будет тратить время на объяснение слугам.

В кладовой она торопливо перебирала пахучие свертки.

«Leonurus — прочитала она надпись на пакетике, — вот то, что мне нужно! Еще понадобится валерьяна и ягоды Crataegus»

Когда она вернулась в гостиную с подносом, на котором стояла большая дымящаяся кружка с отваром, то обнаружила, что дон Мигель был уже без камзола и сапог. В полотняной рубахе, укрытый до пояса легким походным одеялом и устроив босые ноги на обитой мягкой кожей скамеечке, он сидел в придвинутом ближе к огню кресле. Видимо, при помощи Хосе он переоделся, впрочем, одежды, как и плаща, нигде не наблюдалось, — как и самого Хосе. Рядом стоял табурет с еще одним подносом. В руках де Эспиноса держал кубок, из которого прихлебывал мелкими глотками.

— Вы все же вставали, — укоризненно заметила Беатрис, подходя к нему.

— Не оставаться же мне в мокрых штанах, — отозвался дон Мигель, пристально разглядывая жену, — Что это там? — полюбопытствовал он, переведя взгляд на кружку.

— Эти травы издревле используют для лечения сердца...

— Мне уже лучше, не извольте беспокоиться.

Беатрис опустила поднос на табурет и скрестила руки на груди.

— Вам не лучше, дон Мигель. И будет гораздо хуже, если вы будете и дальше упорствовать.

— Ну да, вы же преисполнены сострадания ко всем... убогим... — хмыкнул он. 

Вспыхнув от возмущения, Беатрис приготовилась резко возразить ему но осеклась. А дон Мигель, высказав эту колкость, тем не менее, взял кружку. Он подозрительно принюхался, затем сделал большой глоток.

— Иисусе! Что за зелье вы сварили?! — поперхнувшись, воскликнул он.

— Это всего лишь Leonurus, да, вкус должен быть горьким, но...

— В жизни не доводилось пробовать такой дряни! 

— И все же вам придется это выпить. Более того — отец Кристиан предписывал пить отвар в течение двух недель, — досадуя на его язвительное упрямство, проговорила Беатрис. 

— Милостивый Боже, этак вы меня уморите верней подводных камней!

— Вы ведете себя хуже Диего, ему я по крайней мере могу пообещать сладости, — она вдруг прыснула со смеху.

— Ну так попробуйте и мне пообещать что-нибудь, донья Беатрис, — усмехнулся де Эспиноса.

Беатрис потупилась, отчего-то смутившись, и дело было даже не в двусмысленности его последних слов, просто сама их перепалка взволновала ее.

— Выпейте, прошу вас, дон Мигель, — тихо попросила она и вздохнула.

— Раз вы так настаиваете... — пробормотал он и храбро поднес кружку к губам.

Она наблюдала, как, стараясь не морщиться, он пьет отвар. 

— Уф, у вас припасено еще что-то, или на сегодня мои мучения закончены? — со стуком водрузив кружку на поднос, поинтересовался он.

— Я забыла упомянуть, что лекарство нужно принимать дважды в день, — ответила Беатрис, пряча улыбку при виде вытянувшегося лица мужа.

Де Эспиноса собирался еще раз посетовать на несправедливость к нему судьбы, но злобная игла вновь напомнила о себе. С ним творится черт-те что!  Опустив веки, он прислушивался к своей боли. Звякнул металл — это Беатрис поставила поднос на пол.

— Будет лучше, если вы проведете ночь здесь, — мягко сказала она, усаживаясь на табурет. — Не стоит рисковать, поднимаясь по лестнице в вашу спальню. К тому же, камин там не топили.

Дону Мигелю было трудно смириться с осознанием собственной немощи, тем более, что отнюдь не боевые раны явились ее причиной. Он захотел возразить Беатрис , но она продолжила, будто читая его мысли: 

— Вы обязательно поправитесь, но сейчас вам необходим покой.

Скрипнула дверь, и дон Мигель приоткрыл глаза: в гостиную почти вбежал Мануэль, следом за ним тащился зевающий Хосе. 

— Мануэль, дон Мигель останется в гостиной. Постелите ему здесь, — она показала на стоящую возле стены широкую кушетку. 

Де Эспиноса встретился глазами с растерянным взглядом управляющего и приподнял бровь. Хотя слуги любили свою госпожу, пожалуй, Беатрис еще не распоряжалась столь властным тоном. Впрочем, Мануэль быстро справился с собой и с готовностью закивал головой.

— Как вам будет угодно... Хосе! — прикрикнул он на сонного парня. — Ты слышал? И шевелись!

Хосе и впрямь проявил невиданную расторопность и вскоре появился, сгибаясь под тяжестью груды подушек и большого покрывала. 

Де Эспиноса с любопытством посматривал на жену, которая вместе со слугой готовила ему ложе. Она в который раз поразила его этим утром. Однако он тут же напомнил себе, что обольщаться не должен. Беатрис сострадательна, как он сам и сказал ей, но вряд ли это что-то меняет. 

После того, как кушетка была застелена, молодая женщина подошла к нему:

— Я и Хосе поможем вам лечь. 

Дон Мигель нахмурился, чтобы скрыть невесть откуда взявшееся смущение: он абсолютно не предполагал, что Беатрис, принеся ему лекарство, останется рядом и, тем более, будет укладывать его в постель. Ему вовсе не хотелось представать перед ней в одной рубашке, да к тому же сейчас, когда он так слаб.

«Я одряхлел. И составляю теперь печальный контраст своей жене», — язвительно поддел он себя.

— Мне поможет Хосе, а вам следует пойти к себе и отдохнуть, донья Беатрис, — он произнес это, как ему казалось, достаточно равнодушным тоном, чтобы обидеть ее.

Беатрис взглянула с недоумением, а потом усмехнулась:

— Вам придется потерпеть мое общество. Я должна убедиться, что лекарство подействовало.

Мысленно послав все к дьяволу, де Эспиноса резким движением сбросил одеяло, будто надеялся смутить и ее своим полураздетым видом. И в самом деле, она отвела глаза, в свою очередь вызвав у него усмешку. Он поднялся, преодолевая слабость, и Беатрис тут же шагнула вперед, с другой стороны подскочил Хосе.

— Черт побери! — не сдержался дон Мигель. — Я еще в состоянии стоять на ногах!

Яростно оглядев обоих, он сумел без посторонней помощи добраться до своего ложа и даже не слишком задохнуться.

— Вот и хорошо, — покладисто сказала Беатрис. — Вижу, что вам немного лучше. Тем не менее, я еще побуду здесь. Хосе, передай всем слугам, что дон Мигель отдыхает в гостиной, чтобы никто не тревожил его, — обернулась она к слуге, который с поклонами пятился к дверям.

— Будет исполнено, донья Беатрис, будет исполнено.

— Вам лучше уснуть, дон Мигель, — заметила она, устраиваясь в кресле.

— Я все-таки склоняюсь к мысли, что скалы были бы предпочтительнее, — огрызнулся де Эспиноса. 

Дышать стало ощутимо легче, и он почувствовал, что засыпает. Он услышал, как Беатрис тихонько рассмеялась и прошептала:

— Камней вам удалось избежать... А вот меня...

Однако де Эспиноса не был уверен, действительно ли слышал эти слова, или они почудились ему...

 Отправлено: 12.03.17 16:04. Заголовок: http://eireniragat...

 Отправлено: 12.03.17 16:11. Заголовок: Lutiksvetik спасибо)..

Lutiksvetik спасибо)

 Отправлено: 12.03.17 17:11. Заголовок: Отличные рассказы:) ..

Отличные рассказы:) А почему Блад и Арабелла собраличь в Новую Францию? Вряд ли их туда пустят, вот пограничные зкмли - это другое дело

 Отправлено: 12.03.17 17:25. Заголовок: Анна да, имено погра..

Анна да, имено пограничные имелись ввиду)
это так сказать задел был на продолжение Сокровища Моргана, но так ничего пока не написалось

 Отправлено: 12.03.17 17:34. Заголовок: часть 3 глава 2

-2-


февраль 1699


Щурясь от яркого, почти весеннего солнца, Беатрис взглянула на извилистый и узкий феррольский залив, затем оглядела стоящие на якоре корабли. «Архангела» в порту не было, — как и других кораблей эскадры. Следовало бы пойти домой, но Беатрис медлила. Вздрагивая под порывами северного ветра, она плотнее запахнула шерстяной плащ. В общем-то, зима по местным меркам не была суровой, но молодая женщина, привыкшая к зною Эспаньолы, страдала от промозглого  климата северо-запада Испании.

Поначалу в местном обществе сеньору де Эспиноса приняли настороженно, но за месяцы, прожитые в небольшом городке, который неуловимо напоминал Ла-Роману, ей удалось завоевать сердца замкнутых уроженок Галисии, в основном жен капитанов и офицеров эскадры.

Беатрис и сама не поняла, как получилось, что когда она отправлялась навестить немногих своих приятельниц или в церковь, ее путь всегда лежал через эту площадь, и она обязательно искала глазами знакомые паруса.  Как и прежде, она высматривала корабль мужа, но Мигель ничего об этом не знал...

…По счастью, приступ не привел к серьезным последствиям, и уже на следующий день дон Мигель был на ногах. Но радость Беатрис омрачало знание — в обители Ла Романы и в госпитале Санто-Николаса она видела немало пациентов, страдающих сердечными хворями. Покой и травы могли продлить им жизнь — часто на годы, но, однажды проявившись, болезнь уже не отпускала тех, кто стал ее жертвами. Поэтому Беатрис внимательно наблюдала за мужем, стараясь заметить первые признаки недомогания. Но пока все было хорошо. 

Муж сдержано и немного иронично принимал ее заботу. Он не возвращался больше к предмету их ссоры и не расспрашивал Беатрис о кинжале, но в ее душе остался жгучий осадок. Как мог Мигель, даже находясь во власти гнева, усомниться в том, что Изабелла и Диего — его дети?!

Глубокая рана не спешила заживать, хотя боль и стихала. Беатрис ловила на себе его изучающие взгляды, в которых ей чудилась затаенная грусть. Поначалу это раздражало ее и она напрягалась, отводя глаза, но затем... 

«Стало волновать...» — подсказал молодой женщине внутренний голос.

«Мне просто не хотелось бы... А чего именно? Заново влюбиться в своего мужа? Нет! Как можно даже думать о любви!»

Беатрис сжала губы, не желая продолжать свой внутренний диалог. Не было смысла и дальше стоять на пронизывающем ветру, и Беатрис пошла в сторону дома. Вечером она еще выйдет взглянуть на залив. 

Это было самое длительное плавание адмирала де Эспиносы, и она переживала, как муж перенесет его. К тому же, погода стояла холодная, с внезапными шквалами. Сегодня в первый раз после недели затяжных дождей небо очистилось и выглянуло солнце. 
Беатрис советовала себе положиться на волю Господа и запастись терпением, но это не помешало ей выйти вечером с той же целью, а затем — и в последующие дни. 
Эскадра по какой-то причине задерживалась, и тревога Беатрис росла. 

***


Дон Мигель действительно написал своему племяннику. Письмо было отправлено еще в августе, но Эстебан не ответил. Этому могло найтись самое простое объяснение: упадок, в последние годы царивший в Испании, не лучшим образом сказался на связи метрополии с колониями в Новом Свете. До сеньора адмирала не доходили сведения о кораблекрушениях, но это еще не значило, что письмо благополучно достигло адресата. Оставалось писать снова и на этот раз отправлять письмо с кем-то из слуг. 

Задеты его гордость и сама честь, и де Эспиноса должен был разобраться во всем до конца, но отчего-то он медлил. Чертов кинжал лежал в потайном ящичке стола. Не раз, долгими и темными вечерами, де Эспиноса доставал клинок и задумчиво вертел его в пальцах.

Постепенно у него зародились сомнения: почему именно кинжал? Почему не перстень, не какая-то драгоценная побрякушка? Кинжал, да еще несколькими годами ранее подаренный обманутым мужем. Странный знак внимания возлюбленного. 

Конечно, дело нечисто, но чем дольше дон Мигель думал обо всем, тем больше видел неувязок. После свадьбы племянник приезжал считанные разы. Любовники могли бы встречаться где-то вне стен его дома, но де Эспиносе казалось, что как Беатрис, так и Эстебан не просто не питали взаимной приязни, но и сторонились друг друга. Были ли способны они так притворяться? Разум твердил, что да, и низость человеческая не имеет границ, а сердце упрямо сопротивлялось. 

Беатрис явно что-то скрывала, кроме того, здесь был замешан Эстебан. Это вновь вызывало глухой гнев и желание во что бы то ни стало добиться от жены ответа. А затем дон Мигель вспоминал, с каким отвращением она смотрела на него, и, откидываясь на спинку кресла, лишь криво усмехался. 

Не совершил ли он самую ужасную ошибку в своей жизни, позволив бешеной ревности взять над собой верх? Де Эспиноса все чаще задумывался об этом. Вероятно, поэтому тяжелая усталость все сильнее охватывала его, а доселе привычные неудобства морских походов начали тяготить. 

Сердечный приступ беспощадно напомнил ему о быстротечности отпущенного смертным времени и о поздней осени его собственной жизни, и еще сильнее поколебал представления де Эспиносы о том, что он должен, а что — нет. Он прятал под иронией свою тоску. И подавлял желание прижаться губами к нежным рукам жены.

В феврале, отправляясь в очередное плавание, дон Мигель взял кинжал с собой и однажды вечером, поддавшись порыву, швырнул его за борт. Закатное солнце кроваво сверкнуло на золотой насечке клинка, а затем тот исчез в бурных зеленоватых водах Атлантики. На краткий миг де Эспиноса ощутил покой. Но... Сможет ли когда-нибудь Беатрис простить его?


***


Де Эспиноса вернулся в последний день февраля, с утренним приливом. Именно в этот день Беатрис твердо решила успокоиться и не пошла на мол. В доме поднялась обычная суета, а молодая женщина при виде мужа внезапно ощутила радость. Ей пришлось даже побороть порыв подскочить к нему, как она, бывало, делала в Санто-Доминго, не обращая особого внимания на приличия. Дон Мигель внимательно посмотрел на нее и поклонился, а Беатрис кольнуло нечто, сродни разочарованию, — он не дотронулся до ее руки.

— Все ли... было благополучно, дон Мигель? 

Она многократно задавала этот вопрос, но сейчас ее голос дрогнул.

— Благодарю вас, более чем, — улыбнувшись уголками губ, ответил де Эспиноса.

— Я волновалась, — сама не зная, почему, призналась она, — вас так долго не было...

Взгляд дона Мигеля стал пытливым, словно он желал проникнуть ей в самую душу.

— Моряку всегда отрадно, когда его ждут дома, — помолчав, проговорил он и еще раз поклонился жене. 

Смущенная Беатрис потупилась и больше ничего не сказала.

За обедом она украдкой рассматривала де Эспинозу. Его лицо покрывал легкий загар, и в целом он не выглядел утомленным. Болезнь отступила, и Беатрис надеялась, что на достаточно долгий срок. 

Дон Мигель же, напротив, в открытую изучал ее, и когда их глаза встречались, Беатрис быстро отводила взгляд, с досадой чувствуя, как кровь приливает к ее щекам. Впрочем, это не мешало им вести беседу — впервые за многие месяцы, и она даже несколько раз рассмеялась, когда муж поведал ей забавные эпизоды плавания. 

После обеда Рамона увела детей посмотреть на последнее представление бродячих артистов перед началом Великого поста, а Беатрис ушла на кухню: она хотела приготовить для мужа вино с корнями Астрагалиуса, оказывающего укрепляющее действие. Пока корни настаивались в горячей воде, она поболтала немного с Маргаритой и отдала распоряжения насчет ужина. Выждав положенное время, она перелила настойку в кубок с вином, затем добавила туда ложку меда. 

Осторожно неся поднос с кубком, Беатрис поднялась на второй этаж. Она полагала, что де Эспиноза в своем кабинете, служившем так же хранилищем для тех книг, с которыми ее мужу было трудно расстаться. Этот дом значительно уступал размерами их особняку в Санто-Доминго, и казался ей гораздо уютнее.

«Вот если бы только зима не была такой холодной!» — тут же вздохнула Беатрис.

Дон Мигель действительно был в кабинете, он с некоторым удивлением посмотрел на вошедшую жену.

— Уж не очередное ли зелье по рецепту отца Кристиана в этом кубке?

— Нет, это рецепт монахинь из Ла Романы, — с обманчивой кротостью ответила Беатрис.

— Я прекрасно себя чувствую, — поспешил уверить ее де Эспиноза, косясь на кубок, — Ваши отвратительные травяные отвары тем не менее подняли меня на ноги. Так что нет никакой необходимости...

Беатрис поставила поднос на стол и улыбнулась: ее начал забавлять этот спор:

— Дон Мигель, на этот раз вкус достаточно приятный. 

— Верится с трудом, — Он не собирался уступать так быстро. — Откуда вам знать, какого вкуса это... этот напиток?

— Чтобы у вас не оставалось сомнений, я... попробую его, — Беатрис поднесла к губам кубок и отхлебнула настойку. 

Дон Мигель уставился на алые от вина губы жены. Ему в голову пришла простая, и в то же время приводящая его в отчаяние мысль: он был бы рад пить с ее губ худшую горечь, чем намешанную в том чертовом пойле, которым она потчевала его долгих две недели!

— Хорошо, — криво усмехнулся он, с трудом отрывая взгляд от ее лица. — Давайте ваше... э-э-э лекарство.

Напиток оказался приятным, горько-сладким, с пряными нотками и почти понравился ему. 
Беатрис молча стояла рядом с креслом, ожидая, когда муж допьет вино. 

— Вы как будто опасаетесь, что я выплесну вино в окно, — не удержался он от иронии.

«И в самом деле, кто-то из слуг уберет кубок, почему я не ухожу...» — подумала она, но вслух сказала:

— Возможно, вам понадобится вода, чтобы перебить плохой вкус. И это даже не лекарство, астрагалиус поддержит ваши силы. 

— Право, вы так заботливы, что я начинаю думать... — пробормотал де Эспиноса и нахмурился. 

— Что… думать? — с забившимся сердцем спросила Беатрис.

— Ничего, донья Беатрис, — поставив пустой кубок на стол, он отвернулся к окну.

Беатрис смотрела на резко очерченный профиль Мигеля, суровую складку у губ, обильно посеребренные сединой волосы, и осознание его гордого одиночества и неизбывной боли вдруг нахлынуло на нее. И тогда ее сердце затопила нежность к мужу. 

— Мигель, — прошептала она, затем наклонилась к нему, и, взяв его лицо в свои ладони, мягко повернула к себе: — Мигель...

В его глазах было изумление, кажется, он хотел что-то сказать... или, может, отстраниться? Но Беатрис уже тянулась к его твердо сжатым губам. И прильнув к ним своими, вновь ощутив их вкус, она больше не думала ни о чем.

Де Эспиноса развернулся к ней, его руки осторожно коснулись ее плеч, затем он притянул жену к себе. Он не хотел задаваться вопросом — почему после стольких месяцев отторжения, она снова рядом, он просто наслаждался ее близостью. Беатрис опустилась на колени мужа, обвивая руками его шею, и де Эспиноса судорожно вздохнул, прикрывая глаза: Беатрис, его драгоценная жена, вернулась к нему!

— Я не мог и надеяться... что это еще возможно между нами... — прошептал он едва слышно, гладя Беатрис по спине. 

— Мигель, я...

— Не надо, — прервал он, — не говори ничего, просто будь... Нет, скажи: простишь ли ты меня? 

— Я простила... — очень тихо ответила она и уткнулась лицом ему в грудь.



***



Остаток дня прошел для Беатрис как в полусне. Она пыталась понять, что побудило ее бросится в объятия мужа.

«Получается, я люблю его? Как прежде?» — с удивлением спрашивала она себя и сразу же отвечала: «Нет, не как прежде... а как?»

Она вдруг осознала, что испытывает к нему не пылкую страсть, как в начале их брака, а нежность, которая ласковым теплом наполняла ее душу. 

Они разговаривали о каких-то пустяках, не касаясь ни их бурной ссоры, ни примирения, и Беатрис ловила на себе взгляды Мигеля, светящиеся недоверчивой радостью, и в то же время испытующие. Больше всего она удивлялась охватившему ее томлению, ее тело будто пробуждалось ото сна. Она желала мужа, его поцелуев и ласк, желала, чтобы он вновь любил ее...  Несмотря на волнение, она уснула, и впервые за долгое время ее сон был глубок. На следующее утро молодая женщина поднялась довольно поздно и с разочарованием узнала от Мануэля, что дон Мигель отбыл по делам. 

«Он ничего не сказал мне»

С другой стороны, за последнее время это стало уже обыденностью для них, но Беатрис огорчилась.

День прошел в хлопотах, и она старалась отгонять грустные мысли. Дон Мигель не вернулся к ужину, в этом также не было ничего необычного, и Беатрис, вздохнув, распорядилась накрыть стол в ее крошечной гостиной. Уже в постели ей подумалось:

«А если он… опять болен, ведь приступ может случиться в любую минуту!» 

Она даже села и спустила ноги на пол, но затем, сердито тряхнув головой, велела себе унять разыгравшее воображение и легла обратно.

Наутро, когда она вошла в зал, де Эспиноса был там. В камине горел огонь: хмурое утро скорее напоминало о ноябре, чем о начале весны. 

— Отвратительная погода, донья Беатрис, — сказал де Эспиноса вместо приветствия. 

— Не могу не согласиться с вами, дон Мигель, — ответила она и добавила с мягкой иронией: — Но ведь благодаря ненастью я имею удовольствие видеть вас.

— Сожалею, вчера я задержался допоздна, корабль с ценным грузом напоролся как раз на ту подводную гряду у входа в залив, а поскольку надвигалось ненастье, я оставался в порту, чтобы лично убедиться... — он вдруг прервал сам себя. — Но это вам совсем не интересно.

— Очень интересно, — улыбнулась Беатрис.

— Вот даже как? — усмехнулся де Эспиноса. — После десяти лет брака вы не перестаете удивлять меня, донья Беатрис, — он подошел к жене и поднес ее руку к своим губам. — И восхищать. 

— Тем не менее, вы не пришли ко мне — ни вчера, ни позавчера, — тихо ответила она, глядя ему в глаза. 

— Вас это огорчило? — приподнял бровь де Эспиноса. — У меня были сомнения... — он вдруг закашлялся и продолжил осипшим голосом, — в том, что я верно понял...

— Я ждала вас, — просто ответила Беатрис.

— Было непростительно с моей стороны — заставлять тебя ждать, Беатрис... — прошептал он, прижимая ее ладонь к своей щеке, — Пожалуй, я должен клятвенно пообещать, что больше тебе не придется делать это...

***

Де Эспиноса лежал на спине, бездумно уставившись в потолок. Ненастный день сменился ненастной же ночью, ветер злобно завывал в трубе давно погасшего камина. Пора бы было отправиться к себе, и он поймал себя на мысли, что думает об этом с сожалением, будто уйди он сейчас — и волшебная греза исчезнет, а наутро Беатрис встретит его холодным взглядом.

«Я окончательно превратился в несносного подозрительного старца» — он усмехнулся своим страхам и высвободил плечо из-под головы жены.

Его халат был сброшен рядом с кроватью, а рубашка отыскалась под креслом. 

— Мигель... — сонно пробормотала Беатрис.

— Спи, сердце мое. 

— Не уходи, — она приподнялась на локте.

— Ты хочешь, чтобы я остался? В самом деле?

— Очень, — Беатрис лукаво улыбнулась. — И еще мне холодно.

— Плутовка, — он рассмеялся. — Я догадался.

Беатрис откинула край одеяла:

— Дон Мигель, не соблаговолите ли вы лечь здесь?

Де Эспиноса наклонился к жене и хрипло сказал, целуя ее:

— Я люблю тебя. Боже милостивый, как же я люблю тебя, Беатрис...

 Отправлено: 12.03.17 18:33. Заголовок: часть 4 Лепестки на волнах глава 1

Лепестки на волнах

Персонажи: дон Мигель де Эспиноса/ОЖП; дон Диего де Эспиноса
Рейтинг: PG-13
Жанры: Ангст, Драма
Предупреждения: Смерть персонажей, Нехронологическое повествование
Описание: Приключения. Пришел срок адмиралу де Эспиноса подводить итоги.
Постканон, 1707 год.
Посвящение:Благодарю momond за бетинг текста

-1-


Сентябрь 1653 г., Кадис

Море накатывалось мутно-зелеными валами, вздымало над молом пенные брызги и, недовольно ворча, отступало. В бухте Кадиса плясали на волнах юркие фелуки, тяжело переваливались, натягивая якорные тросы, огромные галеоны. Под свинцовым небом угрюмо насупился форт Сан-Себастьян — главный страж гавани и города . 

Конец сентября, разгар штормов равноденствия. Обычно заполненный людьми причал опустел: желающих выйти в гневное море не было, лишь у самого горизонта мелькал парус корабля какого-то совсем отчаянного капитана. И те немногие моряки, которые по воле злой судьбы выбрались из таверны, удивленно косились на застывшего в конце мола худощавого подростка. Сильный ветер, заставляющий их втягивать голову в плечи, трепал его темные кудрявые волосы. А мальчик, казалось, и не замечал ни ветра, ни брызг, и, уходить, судя по всему, не собирался.

— Мигель! — Поскальзываясь на мокрых камнях, к нему спешил другой мальчик, помладше: — Мигель!

Тот обернулся не сразу — голос прибоя заглушал все звуки. 

— Диего?

— Я так и знал, что ты удрал сюда... — обижено заявил Диего.

Мигель рассеянно улыбнулся и спросил невпопад:

— Тебе не кажется, что море говорит с нами?

Диего поежился:

— Что это пришло тебе в голову? Вот узнает отец Матео...

— А кто ему расскажет? Может, ты, брат? — прищурился Мигель

— Нет! Клянусь святым Диего из Алькалы, моим покровителем! — запальчиво воскликнул Диего.

— Разве дикие звери не разговаривали со святыми? — не слушал его Мигель. — И разве море, как и все сущее, — не творение Господа нашего?

— Так то — звери, и ты ведь пока не святой, — рассудительно заметил младший брат и осекся: уж больно странный разговор у них получается. Если их отец, или, не дай Боже, священник и вправду узнают, обоим не миновать хорошей взбучки, а то и еще чего похуже. Впрочем, с тех пор, как они по приглашению дяди Освальдо приехали в Кадис, Мигель все время ведет себя странно и готов часами пропадать в порту, хотя отец совсем тому не рад. Поневоле подумаешь, что кто-то навел на брата чары. Диего продолжил уже жалобно: — Хватит, а? Я промок. А тебя все ищут. Отец недоволен...

Что-то будто погасло в лице старшего брата. Он прерывисто вздохнул и упавшим тоном ответил:

— Пойдем, Диего.

Диего был бы рад пуститься бегом и нетерпеливо оглядывался на Мигеля. Оно и понятно: старший брат всегда был заводилой в их проказах и непререкаемым авторитетом, а тут плетется позади, однако Мигель продолжал идти медленно, опустив голову. Он предчувствовал, что его ждет неприятное объяснение с отцом, и почти наверняка — наказание. Но гораздо больше его огорчало, что приходится уходить именно сейчас — ведь только ему начало казаться, что он различает слова в рокоте моря...





Май 1707 г., Эль-Ферроль

Поразительно, как ярко видится то, что случилось много лет назад. Стоит протянуть руку и коснешься шершавого камня стен Кадиса. Мигель де Эспиноса покачал головой и откинулся на спинку кресла. За свою долгую жизнь ему довелось побывать во многих городах, но Кадис, сродни первой любви, занимал особое место в его душе. Золотой Порт, гордость Испании... 
На колени упал бело-розовый лепесток отцветающей магнолии, де Эспиноса сбросил его в плещущийся у самых его ног пруд...

...Алехандро де Эспиноса привез сыновей в Кадис в надежде заручиться протекцией дона Освальдо де Мендосы, дяди мальчиков по материнской линии, и затем представить их ко двору. Тогда же Мигель впервые увидел море, и что-то сдвинулось в его душе. Как завороженный, он разглядывал величественные галеоны, матросов, проворно снующих по вантам, всем своим существом желая очутиться на палубе одетого облаком парусов корабля.

Разумеется, упрямство старшего сына, вдруг заявившего, что он намерен связать свою жизнь с морем вызвало негодование у дона Алехандро, человека властного и жесткого. Однако ни посулы, ни угрозы не возымели на Мигеля никакого воздействия. Такого рода бунт мог повлечь за собой самые печальные последствия для строптивого юнца, если бы ему неожиданно не оказал поддержку дядя Освальдо. Что именно убедило отца, Мигель так и не узнал. Но в итоге тот смирился. А ему объявили, что вскоре кузен Родриго, старший сын Освальдо, отплывает на Эспальолу, и на его корабле есть место для теньента Мигеля де Эспиносы. 

«Охота мокнуть. Ты и впрямь одержим!» — насмешливо говорил тогда Диего.

Но Мигель ничуть не удивился, когда через несколько лет младший брат также избрал судьбу моряка...


Ветер погнал рябь по поверхности пруда, лепестки магнолии заколыхались на мелких волнах, наползая друг на друга и переворачиваясь. И де Эспиносе вдруг привиделись буруны над верхушками мачт галеонов, уходящих на дно. Верно, Испания тяжко прогневила Творца, раз славная победа у стен Кадиса обернулась горчайшим поражением в заливе Виго.*


Октябрь 1702, Виго

В середине сентября 1702 де Эспиноса получил срочный приказ выдвинуться на соединение с Серебряным флотом и сопровождающими его французским конвоем и поступить в распоряжение адмирала де Веласко. 

25 сентября пять кораблей де Эспиносы встретились с испано-французской эскадрой в бухте Виго. И вот уже две недели корабли стояли на рейде: Мануэль де Веласко ничего не предпринимал, ожидая приказа из Мадрида... 

— И все-таки я настоятельно рекомендую... нет, я требую, чтобы Серебряный флот продолжил свой путь и шел в Эль-Ферроль. Город хорошо укреплен, а узость пролива послужит дополнительной защитой, — Мигель де Эспиноса устало потер висок. Он уже не надеялся переубедить адмирала де Веласко и французского вице-адмирала Шато-Рено.

Совещание в кают-компании испанского флагмана длилось третий час. Француз, щегольски одетый, тонко улыбался, скрывая досаду, и обмахивался надушенным платком. Его высказанное ранее предложение направиться в Брест тем более не нашло отклика у испанских союзников. 

— Дон Мигель, — тучный де Веласко отдувался и недовольно сопел. — У меня есть сведения, что адмирал Рук, не сумев взять Кадис, возвращается в Англию. Так что нам никто не угрожает. К тому же, гарнизон усилен, а вход в залив перегорожен. И я не хочу рисковать, в шторм проходя Феррольским проливом.

Он поднялся на ноги, давая понять, что совещание окончено.

— Но хотя бы велите разгрузить корабли! — раздраженно бросил де Эспиноса напоследок.

Адмирал де Веласко внял таки совету и снял с галеонов часть ценностей. Но его действия запоздали: утром 23 октября море заполонили паруса кораблей англо-голландской эскадры, и Серебряный флот оказался заперт в заливе...

В безнадежной попытке не дать врагу прорваться в бухту, де Эспиноса сражался бок о бок с французами. Он потерял четыре из пяти своих кораблей. «Архангел», получивший многочисленные пробоины, со сбитым рангоутом, едва держался на воде. Не лучше дела обстояли и у союзников. И вот тогда на флагманском галеоне «Нуэстра Сеньора де ла Консепсьон» взвился сигнальный флаг: де Веласко приказывал сжечь корабли... 

Стиснув руками перила ограждения юта, дон Мигель смотрел, как под воду одним за другим погружаются пылающие галеоны, унося с собой не только неисчислимые ценности, но саму надежду для Испании.

— Сеньор адмирал! Вы меня слышите? Вы ранены? — его дергал за рукав один из теньентов.

Ранен? Действительно, правая штанина намокла от крови, но боли дон Мигель не чувствовал, и поэтому лишь мотнул головой, не отрывая взгляда от картины страшного, катастрофического разгрома.

— «Архангел» тонет. Шлюпку уже спустили. Вы должны покинуть корабль, — настойчиво твердил теньент, а де Эспиноса никак не мог вспомнить его имя.

Каким-то краем сознания он отметил, что Шато-Рено с остатками эскадры удалось вырваться из блокированной бухты, но это не вызвало даже возмущения. Им овладело страшное опустошение. Казалось, что жизнь по капле вытекает из него, и причиной тому была вовсе не пустяковая царапина. И даже то, что сокровища не достанутся врагу, не служило утешением. У его страны больше не было Серебряного флота*...


Май 1707 г, Эль-Ферроль


Адмирал Рук не стал нападать на Виго, трезво оценив надежность укреплений города. Да и к чему? В окрестностях было, чем поживиться. Разорив близлежащие деревни и несколько монастырей, захватчики обнаружили также сундуки с золотом и серебром, которые не успели отправить в Мадрид, и, удовольствовавшись этим, покинули залив Виго. 

Вскоре после отплытия англо-голландской эскадры тяжело больного адмирала де Эспиносу перевезли в Эль-Ферроль. Много дней он лежал, безучастно разглядывая полог кровати. В груди разливалась тупая боль, и дыхание самой Вечности касалось его лица. Беатрис брала его холодные руки в свои, согревая их, и даже в забытьи он ощущал ее рядом с собой. Что же не дало погаснуть тусклому огню жизни в изнуренном болезнью и отчаянием теле? Травяные настои жены? Ее любовь? Или его собственное упрямство?

Как бы то не было, де Эспиносе вновь удалось отступить от ледяной бездны. Но она осталась близко, очень близко. И хотя к весне 1703 года он поднялся с постели, даже прогулка по саду стоила ему немалых трудов.

Два чужеземных принца спорили за трон и, как хищные птицы, разрывали Испанию на части. Война шла полным ходом, но для адмирала де Эспиносы она закончилась. Погруженный в раздумья, он подолгу сидел в кресле на берегу крошечного пруда или в зале, возле разожженного камина. Перед его глазами бесконечной лентой разворачивались события прошлого, а настоящее, напротив, отодвинулось и будто подернулось пеплом.

Приходила Беатрис и, устроившись на скамеечке рядом с ним, склонялась над пяльцами с вышивкой. У них вошло в привычку молчать, однако для него было как никогда важно ее присутствие — жена, подобно якорю, удерживала корабль его души, не давая де Эспиносе окончательно заплутать в зыбких видениях.

И только известие о потере Гибралтара вызвало у него вспышку ярости. Он гневно упрекал Небо в несправедливости. Как бы он желал сражаться в том бою и с честью принять смерть! Но Господь судил ему медленно дотлевать в немощи и бессилии... Затем де Эспиноса устыдился своего малодушия и в тот же вечер попросил жену вновь читать ему. Он вслушивался в ее голос, и ему казалось, будто в окружающем его мраке брезжит свет.


___________________________________________
* Битва в заливе Виго, когда Серебрянный флот Испании оказался затоплен в бухте, относится к событиям Войны за испанское наследство. По мнению одних историков, на дно ушли несметные сокровища, однако другие полагают, что все-таки большую часть ценностей удалось снять с кораблей и отправить в глубь страны.

 Отправлено: 12.03.17 19:42. Заголовок: Чудесный фик, мррр....

Чудесный фик, мррр... Ревнивый Мигель, влюбленная снова в собственного мужа Беатрис...

 Отправлено: 12.03.17 20:21. Заголовок: Violeta ей было коне..

Violeta ей было конечно непросто)
но она справилась... те оба справились

 Отправлено: 12.03.17 21:06. Заголовок: А я уже 5-й раз чита..

А я уже 5-й раз читаю о Бладах в Англии)))

 Отправлено: 12.03.17 21:15. Заголовок: Ирен де Сен-Лоран ри..

Ирен де Сен-Лоран рискую разочаровать, но постепенно Питер и Арабелла отступили ... в даль)
вообщем-то цикл получился не о них, за исключением первой части.
но когда я ее писала, я не предполагала, что история так разрастется)

 Отправлено: 12.03.17 21:19. Заголовок: часть 4 глава 2

-2-


Галисия в меньшей степени оказалась затронута военными действиями, и здесь жизнь брала свое. В прошлом году произошло немаловажное событие для дона Мигеля де Эспиносы: руки его дочери попросил дон Хуан де Кастро-и-Вильальба. 

Дон Мигель осознал, что еще способен радоваться и... удивляться: его малышка Изабелита выросла. Дон Хуан происходил из хорошего рода, его земли, лежащие вблизи Ла Коруньи, приносили неплохой доход даже в нынешние печальные времена, но де Эспиноса не хотел неволить дочь, ведь той едва минуло пятнадцать. Однако Изабелита подозрительно легко согласилась, и он удивился еще больше, когда выяснил, что молодые люди уже знакомы. 

«Мы слишком ее баловали. Как они ухитрились?!» — возмущенно сказал он жене. 

«Разве у нас было иначе? Главное, дон Хуан ей по сердцу» — лукаво ответила она, и де Эспиноса улыбнулся, догадавшись, что дело не обошлось без ее участия.

Свадьба состоялась в апреле этого года, сразу после Великого поста, затем Изабелла уехала в дом мужа, оставив своего отца в некоторой растерянности — тому еще предстояло привыкнуть не слышать ее смеха...

Впрочем, именно смех он сейчас и слышал. 

— Диего! — раздался возмущенный возглас, и де Эспиноса узнал голос Алонсо Гарсии — учителя фехтования, которого он недавно нанял для сына. 

Снова приглушенный смешок.

Гарсия с треском продрался сквозь подстриженный кустарник и выбрался на лужайку. Поверх камзола на нем был надет кожаный нагрудник — судя по всему, Диего удрал прямо с урока.

— Диего, выходите, я знаю, что вы здесь!

Из кустов показался смущенный Диего. Оба не замечали сидевшего в тени деревьев дона Мигеля, а тот ничем не выдавал своего присутствия, с интересом наблюдая за разыгрывающейся сценой. 

— Вы самовольно покинули место поединка, а это недопустимо для истинного кабальеро, — сурово произнес учитель. 

Диего опустил голову, но все-таки решился возразить:

— Но ведь это не был настоящий поединок, сеньор Гарсия! А упражнения так скучны! Сколько можно держать шпагу в вытянутой руке и стоять неподвижно?! 

— Эти упражнения могут весьма и весьма пригодится вам, Диего.

— Я хочу рубить проклятых еретиков! И командовать кораблем. Как мой отец! 

— Что будет стоить ваша жизнь в настоящем бою, если вы не умеете защищать ее? Да к тому же, если вы не способны подчиняться приказам, кто доверит вам корабль и солдат? — нахмурился Гарсия.

— А вот мой отец и дядя... Они вовсе не подчинялись... 

— Диего, — окликнул сына де Эспиноса.

Диего обернулся, и слова замерли на его губах, а щеки густо заалели. Гарсия тоже обернулся и немедленно склонился в поклоне: 

— Дон Мигель...

— Продолжайте, сеньор Гарсия, — усмехнулся де Эспиноса. 

— И я уже не говорю, что вы нарушили покой вашего почтенного отца, — пробормотал тот.— И сейчас я попрошу дона Мигеля самого назначить вам наказание.

Де Эспиноса кивнул:

— Оставьте нас. Позже Диего вернется к так опрометчиво прерванному занятию.

Учитель фехтования поклонился еще раз и отошел от них. Дон Мигель дождался, когда он скроется за живой изгородью, затем, опираясь на трость, встал. 

— Пройдемся, сын.

Понурившись, Диего шагнул вслед за ним, и они пошли по огибающей пруд дорожке. 

— Ты собирался сказать, что ни я, ни твой дядя не подчинялись приказам, — начал дон Мигель. — От кого ты узнал это?

Диего лишь еще ниже опустил голову.

— Ну же, я жду ответ.

— Я... дал слово, отец, — выдавил Диего. 

— Вот как? И ты осмелишься перечить своему отцу? Ты же знаешь, что я накажу тебя.

— Даже если вы велите наказать меня... И даже если выпороть, я... не могу назвать вам его имя. Потому что... это недостойно истинного кабальеро! — Диего гордо вскинул подбородок и в упор посмотрел на отца.

Тот окинул сына внимательным взглядом, но Диего не опустил глаза. Тогда дон Мигель серьезно проговорил:

— Что же, держать слово — это весьма похвально и делает тебе честь. Впрочем, подозреваю, что это был старый Паскуаль. 

— Но вы же не прогоните его? — заволновался Диего, мгновенно превратившийся из гордого кабальеро во взъерошенного десятилетнего мальчишку. — Еще он сказал, что вы оба были великими моряками. И полководцами...

— Премного ему благодарен... — хмыкнул дон Мигель. — Но к делу. Знай: сеньор Гарсия прав.

Во взгляде Диего появилось удивление. 

— Да, Диего. И еще — приказы могут быть разумны или глупы. Или казаться таковыми. Самое точное следование им не убережет тебя от поражения. А ослушавшись, ты можешь обрести славу. Или покрыть себя позором...

Дон Мигель остановился и замолчал, глядя прямо перед собой.


Май 1686 г, Сан-Хуан де Пуэрто-Рико

— На рейде бросил якорь прекрасный корабль. Представь мое изумление, когда я узнал, что он принадлежит тебе, — адмирал де Эспиноса испытующе взглянул на своего брата. 
Диего, меланхолично потягивающий из высокого бокала золотистую мальвазию, при этих словах встрепенулся:

— «Синко Льягас» наконец-то пришел из Кадиса. Хорош, правда? 

— Не знал, что ты решил обзавестись еще одним кораблем.

— Хотел удивить тебя. 

— И весьма преуспел в этом. Судя по обводам, у «Синко Льягас» должны быть замечательные ходовые качества.

— Еще бы! Его же строили на лучшей верфи! Я ждал его еще в марте, но отплытие запоздало. К тому же, как ты знаешь, у меня только один корабль, — Диего криво усмехнулся. — Теперь, когда «Сан Феллипе» так поврежден, что вряд ли имеет смысл заниматься его ремонтом. Но с таким кораблем, как «Синко Льягас»... — он замолчал, в его глазах вспыхнул мрачный огонь.

— Диего, есть ли еще что-то, что я должен знать? — нахмурился Мигель.

— Что именно? — с нарочитым безразличием спросил Диего.

— Я понимаю, ты взбешен потерей галеонов, но... Сейчас не самый удачный момент для необдуманных действий, да еще в одиночку. Так что прошу — будь осторожен.

— Слушаюсь, мой адмирал, — в шутливой клятве поднял руку Диего, но отвел взгляд...


Впоследствии адмирал де Эспиноса не переставал корить себя: почему он не проявил достаточной настойчивости и не выяснил намерений брата? Не предвидел того, что Диего, глубоко уязвленный потерей кораблей, не смирится с унизительным поражением? Ведь в его власти было запретить Диего тот злосчастный налет на чертов Барбадос...

Видимо, он молчал слишком долго, и Диего начал переминаться с ноги на ногу. Дошел ли до мальчика смысл его слов? 

— Запомни, Диего: никто не пройдет свой земной путь, ни разу не ошибившись. Ценой ошибки простого солдата может быть его жизнь. Полководец же за свою ошибку заплатит цену намного — намного! — выше. А теперь ступай. Сеньор Гарсия ждет тебя.

— И вы не накажете меня? — недоверчиво спросил Диего.

— Нет, если ты дашь слово не совершать впредь поступков, недостойных истинного кабальеро, — ответил дон Мигель, пряча усмешку.

Мальчик резво припустил в сторону дома. Де Эспиноса смотрел ему вслед. Диего все больше напоминал ему брата. Тот же взгляд из под темных кудрей, та же лукавая улыбка. Но дело было даже не во внешнем сходстве. Дон Мигель был уверен, что сын не выдал бы старого пройдоху Паскуаля, несмотря на самое суровое наказание...


Август 1649г., Кордова


— Дзынь!

В центре витража с изображением Святого семейства на пути в Египет появилась дыра с зубчатыми краями. Разноцветные осколки посыпалась на камни мостовой. Мигель остолбенело взирал на дело своих рук. Он слишком рано отпустил свободный конец пращи, и камень, вместо того, чтобы ударить в стену, разбил центральный витраж в их замковой часовне. 

— Мигель... — в округлившихся глазах младшего брата был испуг, — ох, Мигель...

Из-за угла часовни донеслись шаркающие шаги. Наверняка, отец Матео услышал звон бьющегося стекла.

— Бежим! — Мигель дернул Диего за руку.

Они побежали к конюшне, где, никем не замеченные, забрались на сеновал. Снаружи раздавался сердитый голос отца, и сердца мальчиков замирали. Однако в конюшню так никто и не заглянул. Постепенно все стихло. Приподнявшись, Мигель некоторое время прислушивался, затем оглянулся на Диего:

— Все ушли. Пора выбираться, — Но тот отрицательно покачал головой. — Тебе-то чего боятся, трусишка? — Младший брат обиженно насупился, но решения своего не изменил.

Тогда Мигель досадливо махнул рукой: — Ну и сиди тут, пока тебя мыши не загрызут.

Он съехал с груды сена, и, отряхнув с одежды сухие травинки, гордо прошествовал к дверям. 

Мигель бродил в окрестностях замка около часа. И ему неоткуда было знать, что вскоре после его ухода отец догадается обыскать конюшню. Конечно же, Диего нашли, и он предстал перед разгневанным отцом. Однако мальчик упорно отрицал их с братом причастность к происшедшему. Придя еще в большую ярость, дон Алехандро приказал Лопе, их конюху, выпороть Диего. Но все было тщетно. Стойкость младшего сына, судя по всему, явилась неожиданностью для дона Алехандро и поколебала его уверенность в виновности кого-то из детей. Он остановил наказание и велел Диего убираться на все четыре стороны.

Лопе и рассказал обо всем этом вернувшемуся Мигелю. Потрясенный, тот бросился на поиски брата и насилу отыскал его в самом дальнем, заросшем жасмином и свинчаткой уголке сада.

— Диего... — Диего смотрел исподлобья и на его чумазых щеках еще не просохли дорожки слез. Это еще больше усугубило терзания Мигеля: — Я сейчас же пойду к отцу и все расскажу!

Однако Диего запротестовал:

— Не надо! 

— Почему? Ты терпел боль из-за меня!

— Тогда получится... — Диего всхлипнул, но сказал твердо и уверено: — что я терпел зря.
Мигель изумленно уставился на брата, не зная, что возразить, а тот добавил, пытаясь улыбнуться: — Я не хочу, чтобы и тебе пришлось... терпеть. Да и не очень-то было и больно. Лопе меня жалел.

К удивлению Мигеля, отец не стал расспрашивать его. Он лишь сообщил им с Диего свой вердикт: поскольку виновника не представляется возможным выявить, а проступок слишком серьезный, чтобы оставаться без последствий, оба непочтительных отпрыска целый месяц будут соблюдать самый строгий пост, дабы смирить гордыню и задуматься о пагубности греха лжи. На том все и закончилось...