!!! Внимание! Форум перенесен сюда: http://angeliquemarquise.kamrbb.ru Новые сообщения, оставленные на этом форуме, уже не будут перенесены. Регистрироваться там заново не надо! Новые пароли разосланы всем пользователям. Смотрите пароли в личных сообщениях. Слева должна появиться кнопка с надписью Л.С. Или смотрите кнопку Л.С. в горизонтальном меню. Если вы не получили пароль или он не работает, пишите админу в личку или на e-mail!
Сообщение: 198
Зарегистрирован: 02.05.12
Откуда: Россия, Волгоград
Отправлено: 02.07.12 10:27. Заголовок: Игорь Курукин. Княжна Тараканова
Книга рассказывает о подлинной истории отчаянной искательницы приключений, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны, претендовавшей на русский престол, которая даже в каземате Петропавловской крепости предпочла смерть признанию вины.
Бросила на время читать про Тиля Уленшпигеля и решила взяться за историю России, в частности, за данную книгу. Хороший слог, интересно. Советаю прочитать. Мне интересно, а что вы думаете о княжне Таракановой? Правда или нет, что она принцесса Элизабет или просто авантюристка? Сама я склоняюсь к мнению, что авантюристка... за спиной которой стояли чужие планы на Россию.
Княжна́ Тарака́нова (именовала себя Принцесса Елизавета Владимирская; настоящее имя неизвестно; умерла 4 декабря 1775) — самозванка, «всклепавшая на себя имя», авантюристка, кокетка и «искательница приключений», выдававшая себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского.
Начало похождений Самозваная принцесса Володимирская. С прижизненного портрета
Происхождение «княжны Таракановой» до настоящего момента достоверно неизвестно (полагается вероятным, что она и сама о нём не знала).
Судя по сохранившимся описаниям, «княжна» была худощавой, стройной и темноволосой, видом своим напоминая итальянку. Отличаясь редкой красотой (которую не портило даже небольшое косоглазие) и умом, а также тягой к неумеренной роскоши, авантюристка всегда имела немало поклонников, средствами которых беззастенчиво пользовалась, доводя некоторых до разорения и тюрьмы.
Алексей Орлов, позднее захвативший и доставивший самозванку в Петербург, характеризовал её следующим образом: Оная женщина росту небольшого, тела очень сухого, лицом ни бела, ни черна, глаза имеет большие, открытые, цветом темно-карие, косы и брови темнорусы, а на лице есть и веснушки. Говорит хорошо по-французски, по-немецки, немного по-итальянски, разумеет по-английски, думать надобно, что и польский язык знает, только никак не отзывается; уверяет о себе, что она арабским и персидским языком очень хорошо говорит. Свойство она имеет довольно отважное и своею смелостью много хвалится
Шарль-Пино Кастера предполагал, что её ещё в детстве забрал из семьи князь Карл Радзивилл, желая вырастить будущую самозванку и претендентку на российский престол, тем более, что слухи о дочери Елизаветы Петровны и Разумовского были хорошо известны в Европе.
Передавая ходившие слухи, Кастера выдвинул несколько предположений, кем была эта девочка на самом деле — как то дочерью султана, знатной полькой или представительницей неизвестной национальности, будущей невестой внука принца Георга Голштинского. Английский посланник при петербургском дворе уже после поимки и заключения самозванки в Петропавловскую крепость объявил Екатерине, будто она дочь пражского трактирщика, английский же посланник в Ливорно, содействовавший Орлову в поимке «княжны», уверял, будто она дочь нюрнбергского булочника. Однако предположениям о «предварительной подготовке» противоречит то, что «княжна» с достаточным трудом объяснялась по-польски (при том, что понимала этот язык) и долгое время выдавала себя за персидскую принцессу, далеко не сразу приняв образ наследницы российского престола. Али-Эмете, как предположительно звали княжну, была дочерью персидского шаха и его грузинской наложницы. В возрасте семи лет её отправили в Европу, надеясь впоследствии украсить чей-то гарем европейски образованной девицей[8].
Версии о её происхождении из низов противоречили явно незаурядное образование и воспитание: манеры, такт, знание языков (при том, что самозванка совершенно не говорила по-русски). Также по воспоминаниям современников, она живо интересовалась искусством, прекрасно разбиралась в архитектуре и живописи, рисовала и играла на арфе.
Рассказы же о своем происхождении она постоянно меняла, очевидно, в соответствии со своим очередным «имиджем», и вероятно, в реальности сама не знала о нём.
Так или иначе первые следы самозванки обнаруживаются в Киле около 1770 г., откуда она перебралась в Берлин, и в этом городе жила некоторое время под именем фройляйн Франк. После некоей темной истории, в которую она оказалась вовлечена, девица Франк переехала в Гент, где звалась уже фройляйн Шель. Здесь она познакомилась с сыном голландского купца по фамилии ван Турс (van Toers), которого довела почти до разорения своей неуемной тягой к роскошной жизни и удовольствиям. Преследуемая кредиторами, в 1771 г. она перекочевывала оттуда в Лондон, вместе со своим возлюбленным, бросившим ради неё законную супругу. Известно, что кроме денег ван Турса она располагала средствами, поставляемыми неким неизвестным (по её собственным уверениям — персидским дядей, как полагает Кастера, и за ним П. Мельников — поляками). В Лондоне самозванка жила под именем мадам Тремуйль.
Весной 1772 г. новые и старые кредиторы начали их донимать и здесь, после чего ван Турс (сменив имя на «барон Эмбс») бежал в Париж. Три месяца спустя к нему присоединилась «княжна» в сопровождении нового воздыхателя барона Шенка, пользовавшегося весьма сомнительной репутацией. Поселившись в 1772 г. в Париже, она назвалась принцессой Владимирской. Согласно этой версии, она происходила из богатого русского рода князей Владимирских[K 1], воспитывалась у дяди в Персии, а по достижении совершеннолетия приехала в Европу с целью отыскания наследства, находившегося в России. (Именем «княжны Таракановой» она никогда не пользовалась)[9]. Полагают, что к этому новому превращению был причастен князь Михаил Огинский, польский посланник при версальском дворе.
Здесь она завлекла в свои сети престарелого маркиза де Марина и наконец графа Рошфора де Валькура, гофмейстера при дворе князя Филиппа Фердинанда Лимбургского, причем Рошфор предложил ей руку и сердце, на что княжна Алина охотно согласилась. Однако же, в начале следующего 1773 г. её и здесь начали донимать кредиторы, при чём Эмбс и Шенк попали в долговую тюрьму, ей же ничего не оставалось, как вновь бежать. Переехав сначала в деревню неподалеку от Парижа, она, вместе со своей свитой, а также Эмбсом и Шенком, выпущенными на свободу под поручительство маркиза де Марина, отправилась во Франкфурт, однако, кредиторы и там не оставили её в покое.
Проект замужества
Во Франкфурте для самозванки все складывалось весьма плачевным образом, вместе со своей свитой она была выдворена из гостиницы, ей грозила тюрьма, однако, на этот раз ей пришёл на помощь сам князь Лимбургский, прибывший в город вместе с Рошфором из-за тяжбы с курфюрстом бранденбургским Фридрихом II, который якобы нарушил державные права Лимбургского князя. Здесь же, встретившись с «княжной», 42-летний князь влюбился в неё, немедля уладил дела с кредиторами и пригласил к себе в Лимбургское княжество, где княжна могла продолжать веселую и разгульную жизнь. Та в скором времени перебралась в принадлежавший князю замок Нейсес во Франконии, где вела себя как и раньше, тем более, что влюбленный князь предоставил ей возможность едва ли не бесконтрольно распоряжаться доходами с его владений, а своего соперника — Рошфора — заключил в тюрьму как «государственного преступника». Здесь княжна в очередной раз переменила имя, назвавшись «султаншей Али-Эмете или Алиной (Элеонорой)», принцессой Азовской. Здесь она завела свой двор и даже учредила орден «Азиатского креста». Отдалившись от прежних поклонников, Алина всерьез решила женить на себе Лимбургского князя. Для того на неизвестно каким образом появившиеся средства она помогла ему выкупить графство Оберштейн, в котором сама же стала неофициальной хозяйкой. Чтобы окончательно привязать к себе князя, она пугала его своим возможным возвращением в Персию и наконец объявила о беременности. В июле 1773 г. он наконец сделал ей официальное предложение.
Впрочем, конференц-министр трирского курфюрста фон Горнштейн, по-видимому, вполне доверявший «султанше», все же заметил князю, что стоило бы потребовать документы о рождении невесты и настоять на её официальном переходе в католическую веру. В ответ на это «принцесса Азовская» выдвинула первую из версий о своем происхождении, которые в дальнейшем неоднократно менялись. "Владения [моего отца] были подвергнуты секвестру в 1749, и находясь под ним двадцать лет, освобождены в 1769 году. Я родилась за четыре года до этого секвестра; в это печальное время умер и отец мой. Четырехлетним ребенком взял меня на свое попечение дядя мой, живущий в Персии, откуда я воротилась в Европу 16-го ноября 1768 года."
Имя отца самозванка предпочла не называть, объявив впрочем себя подданной Екатерины, владеющей Азовом на правах вассального подчинения. Тогда же она объявила своим опекуном российского вице-канцлера и министра иностранных дел князя А. М. Голицына. Стараясь раздобыть деньги, «княжна» пустилась в новую авантюру, начав составлять проект лотереи, к участию в котором желала привлечь Михаила Огинского, тот же под благовидным предлогом ей отказал.
нязь Лимбургский в это время оказался из-за мотовства своей подруги в достаточно затруднительном финансовом положении, к тому же стараниями фон Горнштейна до него стали доходить известия о прежних похождениях и связях «принцессы Владимирской», также наведённые справки показали, что называя своим «опекуном» князя Голицына, авантюристка беззастенчиво лгала. Это наконец переполнило чашу княжеского терпения, и тот решил расстаться со своей невестой. В ответ Алина (или как её стали в это время звать в официальной переписке с княжеским двором «её высочество светлейшая принцесса Елизавета Владимирская»), засобиралась в Петербург якобы для того, чтобы официально удостоверить свое рождение. За её «опекуна» был на сей раз выдан «один русский путешественник», как полагал Орлов, действительно чем-то связанный с нею, — Иван Иванович Шувалов.
Однако, вместо того самозванка в октябре того же года перебралась в подаренное ей женихом графство Оберштерн, где стала полной хозяйкой — властной и нетерпимой. Здесь же, к удивлению жениха, вместо изучения постулатов католической веры, она стала посещать протестантскую церковь, а также отдалив от себя всех своих прежних спутников, заменила прислугу, взяв к себе, в частности, Франциску фон Мешеде — дочь прусского капитана, сопровождавшую её вплоть до гибели своей хозяйки в Петропавловской крепости.
Также она рассорилась с женихом и несмотря на то, что фон Горнштейну удалось их помирить, окончательно охладела к князю — ввиду того, что по собственному признанию, «затеяла очень выгодное дело». Как оказалось в дальнейшем, речь шла о притязаниях на российский престол.
Начиная с 1772 г. приверженец Барской конфедерации князь Радзивилл вел закулисные интриги при Версальском дворе, пытаясь склонить Францию к оказанию помощи полякам против Екатерины и Станислава Понятовского. Один из его представителей, Ш. Коссаковский, действовал в Турции. Осенью 1773 г. в замке Оберштейн появился ещё один его посланник, приезжавший из Мосбаха и часами беседовавший с хозяйкой с глазу на глаз, никому, однако, не называя своего имени, за что получил у прислуги прозвище «мосбахского незнакомца». Как позднее оказалось, это был небогатый и незнатный польский шляхтич Михаил Доманский, бывший консилиарж Пинской дистрикции[11].
В результате его хлопот в декабре того же года появился и устойчиво стал распространяться слух, будто под именем принцессы Владимирской скрывается дочь Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского, великая княжна Елизавета (или как её позднее именовали сторонники «её императорское высочество принцесса Елизавета Всероссийская»). Влюбленный князь Лимбургский был, по всей видимости, рад этому известию, при том, что предостерегал невесту против избыточного риска. «Княжна» встретилась с Радзивиллом в Цвейбрюккене в начале 1774 г. Между ними завязалась длительная переписка, в результате чего был выработан план совместных действий.
Согласно этому плану «Елизавете» следовало отправиться в Константинополь, где вокруг неё должен был сформироваться добровольческий польско-французский корпус, готовый начать военные действия против России. В дальнейшем, во главе этого корпуса, ей следовало обратиться с воззванием к действующей российской армии и склонить её на свою сторону. В обмен на помощь она обязывалась восстановить польское королевство в границах, которые то имело во времена саксонской династии и, свергнув с престола Станислава Понятовского, утвердить в качестве польского короля приверженца конфедерации. План этот был в тех условиях вряд ли осуществим, однако «Елизавета» и её окружение считали иначе.
На это путешествие князь отдал своей невесте последние оставшиеся у него деньги, в обмен на что «княжна Елизавета» пообещала выхлопотать в Вене императорское разрешение на передачу во владение князю Шлезвиг-Гольштейна, присоединение которого к Лимбургскому княжеству было давним желанием её жениха, тот же дал ей письменные полномочия на ведение этого дела.
13 марта 1774 г. «княжна» покинула Оберштейн в сопровождении жениха, который сопровождал её вплоть до Цвейбрюккена, где дал ещё раз торжественное обещание на ней жениться. В дальнейшем её путь лежал через Аугсбург, где она встретилась с фон Горнштейном и получила от него дополнительную сумму денег на путевые расходы, затем отправилась в Венецию, где её ожидал Радзивилл. Фон Горншейн, безуспешно пытавшийся убедить князя не ввязываться в опасную авантюру, вновь встретился с «Елизаветой» в Зусмаргаузене, и, передав ей от имени князя дополнительную сумму, постарался уговорить не продолжать поездку. Претендентка на престол, действительно усомнившись в успехе своего предприятия, дала ему слово в самом скором времени вернуться, но затем, поддавшись уговорам сопровождавших её поляков, решилась всё же продолжать путь.
Оказавшись наконец в Италии, под именем графини Пинненберг она остановилась в роскошном доме на территории французского посольства, где завела собственный двор, который постоянно посещали французские и польские авантюристы, рассчитывавшие на будущие выгоды от затеянного «княжной» предприятия.
Вновь испытывая денежные затруднения, «Елизавета» постаралась привлечь Михаила Огинского к составлению проекта «русского внешнего займа», однако осторожный посланник предпочел уклониться от этой чести. Окончательно оставшись без средств, самозваная княжна попыталась взять кредит у местных банкиров, обещая в качестве залога якобы принадлежавшие ей в Оберштейне агатовые копи, однако сумела получить лишь весьма скудную сумму, в результате чего стала торопить Радзивилла с отъездом в Константинополь.
16 мая 1774 г. вместе с самозванкой он сел на корабль, однако им удалось доплыть лишь до острова Корфу, где плохая погода и ветер, постоянно дувший в неблагоприятном направлении, едва ли не вынудил их отказаться от своего намерения. Часть свиты, сопровождавшая «княжну», в частности, сестра Радзивилла княгиня Моравская, предпочла вернуться в Венецию, она же, перейдя на турецкий корабль, всё же попыталась достичь Константинополя, но вместо того бурей была выброшена около Рагузы, где и прожила до конца 1774 г.
В это же время Алина распространяла уже новую версию своего происхождения, которая звучала следующим образом. Она родилась в 1753 г. от брака Елизаветы и её морганатического супруга, которого она считала «гетьманом всего казачества» (перепутав таким образом Алексея Разумовского с братом Кириллом), и до десятилетнего возраста жила при матери. После смерти последней Петр, герцог Голштинский, которому, по уверениям самозванки, следовало лишь исполнять обязанности регента вплоть до её совершеннолетия (номинально называясь при том «императором»), был изменнически лишен трона, в то время как новая императрица — Екатерина II полгода спустя после этого события обеспокоилась выслать соперницу на поселение в Сибирь. Некий священник сжалился над узницей и помог ей бежать и добраться до «Казачьей Донской столицы», где принцессу укрыли сторонники отца. Однако Екатерина обнаружила её и здесь и попыталась извести ядом. Эта попытка провалилась, но чтобы не подвергать более опасности жизнь наследницы престола, её вывезли в Персию, к шаху Жамасу (никогда не существовавшему — П. Мельников предположил, что она подобным образом пыталась передать имя «Тахмас — Надир-шах», но последний умер гораздо ранее того времени). Шах дал ей блестящее образование, пригласив из Европы учителей языков и различных наук. Когда принцессе исполнилось 17 лет, он наконец раскрыл ей тайну её рождения и предложил выйти за него замуж. Принцесса, однако же, не пожелала изменить вере своих предков и предпочла вместо этого переселиться в Европу, в сопровождении перса Гали, командированного шахом специально для этой цели. На прощание шах снабдил её деньгами и драгоценностями, после чего наследница, переодетая в мужское платье, вернулась в Россию и, в сопровождении верного Гали объехав страну из конца в конец, побывав в Петербурге в гостях у «влиятельных отцовских друзей», отправилась в Берлин, где наконец раскрылась Фридриху II. Вскоре после этого её опекун Гали, умер, а принцесса отправилась в Лондон, затем в Париж и, наконец, прибыла в Италию.
Также самозваная принцесса пыталась убедить всех, кто желал её слушать, будто в России у неё много влиятельных приверженцев, в частности Емельян Пугачёв. В письме верховному визирю она писала, будто на самом деле тот был князем Разумовским, сыном Алексея от первого брака, и ныне прилагал все силы к тому, чтобы возвести на престол «сестру».
Интересно, что для европейцев эта последняя версия звучала несколько иначе — Пугачёв был донским казаком «знатного происхождения», состоявший в свите Разумовского в качестве пажа. Заметив его природный талант и тягу к военному делу, Елизавета якобы отправила «пажа Пугачёва» в Берлин, где тот получил блестящее образование, занимаясь, в частности, математикой, тактикой и военным делом. По смерти Елизаветы «генерал Пугачев» покинул Берлин, и, пользуясь тем, что искусно умел говорить с простонародьем и легко склонял его на свою сторону, возглавил возмущение в восточных областях империи с единственной целью посадить на престол «законную» наследницу. С тем же был связан и его псевдоним — Пётр III, так как подлинный Пётр должен был состоять опекуном при особе принцессы.
Рагузские власти, встревоженные появлением самозванки, дали знать в Петербург, российскому министру иностранных дел графу Н. И. Панину, который, как полагают по приказу Екатерины, не желавшей привлекать к «авантюрьере» повышенного внимания, не счёл нужным дать делу официальный ход.
Приблизительно в это время «княжна» обзавелась подмётными «завещаниями» Петра I и «матери» Елизаветы Петровны, написанными почему-то на французском языке. В последнем предписывалось короновать наследницу «Елизавету Петровну» по достижении последней совершеннолетия и предоставить ей неограниченную власть над империей. Полагают, что к изготовлению подложных документов приложили руку Радзивилл, бывшие в его свите поляки, и, быть может, иезуиты, также пристально наблюдавшие за развитием авантюры.
В это же время отношения между Радзивиллом и принцессой стали заметно портиться. Причиной тому было и высокомерие последней, в качестве «наследницы российского престола» начавшей относиться к владетельному князю свысока, и, в куда большей мере, неутешительные новости, приходившие из Турции и России. Так сообщалось об окончательном поражении Пугачёва и мирных переговорах между Россией и Портой, что лишало конфедератов последнего шанса на успех. Противники Радзивилла в самой Барской конфедерации воспользовались этим, чтобы начать против него кампанию интриг. Так официальный польский представитель в турецкой столице — Каленский — достаточно успешно хлопотал, чтобы представитель Радзивилла, Калишевский, никоим образом не мог получить для своего господина официальное разрешение на приезд в страну. Сам же князь, поняв наконец, что попал в глупое положение, связавшись с самозванкой, любыми путями пытался покончить с этой историей, сохранив при этом лицо. Так, вместо того, чтобы передать в немецкие и французские газеты написанные ею воззвания, он уничтожил их.
Сама же «принцесса», впрочем, не собиралась унывать, уверяя всех вокруг, будто слухи о поражении Пугачева и мире между Россией и Портой не соответствуют действительности, и последняя, недовольная условиями Кючук-Кайнарджийских переговоров, обязательно развяжет против России новую войну (это последнее сообщение в какой-то мере соответствовало действительности). Более того, «княжна» была совершенно уверена, или, по крайней мере, уверяла присутствующих, что одно её появление во главе турецкой армии немедленно изменит положение в пользу последней. В собственноручном письме султану Ахмету она пыталась его убедить, будто ей содействует шведский король Густав III (при том, что в Европе и в самой России действительно ходили слухи будто он состоит в переписке с Пугачёвым, этим слухам в какой-то мере доверяла и сама Екатерина), что на стороне «законной наследницы» выступит Польша, а также будто ей в самое ближайшее время удастся склонить на свою сторону моряков российской эскадры под командованием Алексея Орлова, находившейся в то время в Ливорно. Копия того же письма должна была быть передана верховному визирю, однако Раздивилл, уже окончательно разочаровавшийся в самозванке, приказал Калишевскому перехватить оба послания, что и было сделано.
Похищение
Русская эскадра прибыла в Ливорно в 1771 г. Здесь была основная стоянка русского флота в Средиземном море. Орлову также приходилось продолжать военные действия в Средиземном море и время от времени навещать Москву и Петербург. В 1772 г., после того, как Григорий потерял место фаворита, влияние Орловых при дворе значительно ослабло, когда же место в алькове императрицы вместо слабого Васильчикова занял энергичный Потемкин, практически сошло на нет. Враги Орловых, немедленно воспрянув духом, постарались окончательно уничтожить их, среди прочего донося императрице об опасности для неё бывшего фаворита и его братьев, недовольных потерей своего влияния. Их же происками к Алексею Орлову в Ливорно несколько раз направляли провокаторов, убеждавших его выступить против императрицы; также незадолго до появления самозванки некая дама с острова Парос, не назвавшая в письме своего имени, также пыталась склонить его к измене.
Орлов по собственным уверениям ничего не знал о самозваной «Елизавете», пока не получил от неё 18 августа 1774 г. (за четыре дня до отправки писем в Стамбул) её первый «манифестик» (точнее — «малый манифест» (petit manifeste)), представлявший собой воззвание, адресованное русским морякам, и письма для Алексея Орлова. «Большой манифест», по её плану, должен был составить сам Орлов, во всеуслышание объявив таким образом о том, что выступает на её стороне. В тот же пакет было запечатано обращенное к нему письмо, и пакет этот отправлен в Ливорно вместе с турецким моряком Гассаном, ставшим к тому времени любовником «княжны». Тот исполнил поручение, передав пакет английскому авантюристу Монтегю, знавшему «Алину» ещё в бытность её в Венеции, Монтегю же озаботился тем, чтобы передать бумаги непосредственно Алексею Орлову.
В письме она говорила о своем происхождении от Елизаветы Петровны, представляя даже вымышленное духовное завещание императрицы, о житье при матери до девятилетнего возраста, затем у шаха персидского, о намерении при помощи Пугачёва занять престол и проч. Алексею Орлову за содействие обещались «опора, защита» и вечная признательность. Пытаясь замести следы, самозванка уверяла, будто находится в Турции и пишет письмо, находясь на борту военного корабля, также она уверяла, что и султан, и «многие монархи» поддерживают её начинание.
Ещё один «манифестик» был направлен Никите Ивановичу Панину, канцлеру Российской империи, который (как полагается, по прямому приказу Екатерины, не желавшей привлекать внимание к этой истории) назвал претендентку «побродяжкой» и оставил её письмо без всякого внимания.[15]
Орлов не был, однако, обманут и немедленно дал знать о полученном письме Екатерине (27 сентября 1774 г.), подозревая, что за спиной самозваной княжны Владимирской как (по его мнению) и за спиной Пугачева стоит французский двор. Орлов писал: « Желательно, всемилостивейшая государыня, чтоб искоренен был Пугачев, а лучше бы того, если бы пойман был живой, чтоб изыскать чрез него сущую правду. Я всё ещё в подозрении, не замешались ли тут Французы, о чем я в бытность мою докладывал, а теперь меня ещё более подтверждает полученное мною письмо от неизвестного лица. Есть ли этакая[16] , или нет, я не знаю, а буде есть и хочет не принадлежащаго себе, то б я навязал камень ей на шею да в воду(…) от меня же послан нарочно верный офицер, и ему приказано с оною женщиной переговорить, и буде найдет что-нибудь сомнительное, в таком случае обещал бы на словах мою услугу, а из-за того звал бы для точного переговора сюда, в Ливорно. И мое мнение, буде найдется такая сумасшедшая, тогда заманя её на корабли, отослать прямо в Кронштадт, и на оное буду ожидать повеления: каким образом повелите мне в оном случае поступить, то все наиусерднейше исполнять буду. »
Таким образом, план заманить самозваную принцессу на флагманский корабль и отправить её в Россию по-видимому принадлежал самому Орлову. М. Н. Логинов, однако же, выдвинул гипотезу, будто Орлов, жестоко обиженный своей отставкой, сам искал контакта с самозванкой, отправив к ней в Рим своего офицера Христинека, и в то же время поспешил доложить Екатерине о полученном письме — то есть вел двойную игру, пытаясь определить, на какой стороне окажется победа.[17] Позднейшие исследования опровергли эту версию, показав, что контакт между Орловым и княжной был установлен в начале следующего, 1775 г., причем сделано это было по прямому разрешению Екатерины, приславшей 12 ноября 1774 г. Орлову прямой приказ арестовать самозванку, а именно: «поймать всклепавшую на себя имя во что бы то ни стало».
К. Д. Флавицкий. «Княжна Тараканова», 1864, Государственная Третьяковская галерея
В то же время, не дожидаясь ответа из Петербурга, Орлов, подозревавший, что неизвестная с Пароса и «принцесса Елизавета» — одно и то же лицо, отправил на архипелаг своего доверенного офицера — серба на русской службе, графа Марка Ивановича Войновича. Тот в скором времени убедился, что паросская интриганка была всего-навсего женой константинопольского купца, имевшая «заносчивый характер и вздорный нрав», при том, что не исключено было, что за её спиной стоял стамбульский двор, пытавшийся подобным образом скомпрометировать Орлова или же склонить его к измене.
Также в Италию на поиски самозванки был отправлен ловкий и дипломатичный де Рибас, будущий основатель Одессы. Тот, напав на след «Елизаветы» в Венеции, однако уже не застал её там, отправился в Неаполь и Рагузу. В начале декабря курьер Миллер привез ответ из Петербурга. « Если то возможно - писала Екатерина, - приманите её в таком месте, где б вам ловко бы было посадить на наш корабль и отправить за караулом сюда[18]. »
Несмотря на уверения самозванки, будто её защищает турецкий флот, из донесений рагузских властей в России было хорошо известно место её подлинного нахождения, и потому, не опасаясь противодействия относительно слабой рагузской республики, Екатерина «дозволяла» Орлову в случае отказа городских властей выдать «тварь» «употребить угрозы, а буде и наказание нужно, что бомб несколько в город метать можно»[18]. Орлов был готов выполнить поручение, однако «принцесса» к тому времени уже успела покинуть Рагузу и перебраться в Рим, где её и нашёл де Рибас. Последние похождения
Сама мнимая принцесса к этому времени оказалась в весьма сложном положении. Заключение мира между Россией и Турцией и окончательный разгром Пугачева сильно поколебали её позиции. В довершение всех бед кончились деньги, добыть их у почти разоренного своей возлюбленной графа Лимбургского было уже невозможно, Радзивилл же, лишившись из-за ссоры с польским королем своих владений, остался без средств. Он окончательно рассорился с княжной, прямо отказавшись отправить её очередное письмо в Стамбул. Как полагают, нервное потрясение подорвало не слишком крепкое здоровье «княжны», у неё начал развиваться туберкулёз, и некоторое время ей пришлось провести в постели.
Впрочем, она не сдавалась и продолжала писать Никите Панину в Петербург и Густаву III в Стокгольм. Но осторожный Горнштейн, на которого была возложена обязанность переправить оба письма по назначению, не стал этого делать, более того, прервал всякое общение с самозванкой. Радзивилл в конечном итоге уехал в Венецию, поляки и французы, ранее оказывавшие почтение «великой княжне», стали прямо насмехаться над ней, в рагузских газетах появлялись пасквили и рассказы о её любовных похождениях. И наконец версальский двор отказал ей в помощи, причем сделал это гласным образом, так что посланник в Рагузе — де Риво — принужден был выставить её вон из дома, находившегося на территории консульства. Верность ей продолжал хранить только жених — князь Лимбургский, требовавший, однако, в письмах, чтобы она раз и навсегда изменила свой образ жизни. «Княжна» предпочла разорвать эту связь, при том, что с ней оставались в это время кроме прислуги лишь три поляка — Черномский, Доманский и бывший иезуит Ганецкий, ссудившие её при том определенной суммой денег в расчете на «агатовые копи Оберштейна» и русские императорские сокровища.
Продолжая упорствовать в своих замыслах, самозваная принцесса обратилась за помощью в Ватикан, обещая в случае успеха ввести в России католическую веру. Из Рагузы она отправилась в Неаполь, оттуда же при содействии английского посланника Гамильтона — в Рим, где назвалась знатной польской дамой и вела очень скромный образ жизни, почти не выходя из дому, при том, что слухи будто она является на самом деле российской великой княжной, путешествующей инкогнито, стали распространяться почти немедленно. Её здоровье к этому времени было серьёзно подорвано, однако желание соблюдать строгий режим как то требовал от неё врач Саличетти немедленно было отставлено, едва Ганецкий достал для неё денег, и «княжна» поспешила вернуться к привычной роскоши.
Незадолго до того умер папа римский Климент XIV, что также мешало планам самозванки, её попытки связаться с кардиналом Альбани (ходившие по Риму слухи прочили именно ему победу) поначалу не имели успеха, так как он, как участник конклава, вплоть до выбора нового папы должен был оставаться взаперти в Ватиканском дворце. Наконец в январе 1775 г. Ганецкому удалось связаться с кардиналом, тот же отправил на свидание с самозванкой аббата Рокотани. Аббат ушёл от неё совершенно покоренный умом и красотой собеседницы — впрочем, несколько опасаясь, что перед ним не более чем мошенница, желающая таким образом выманить побольше денег, но в этом его разуверил некий патер Лиадей, служивший когда-то офицером в русской армии. По неизвестной причине Лиадей уверял, будто видел её в Зимнем дворце, и помнил, будто её сватали за голштинского герцога. Аббат после этого оставил всякие сомнения, кардинал также выказал интерес к её намерениям.
Здоровье самозваной принцессы между тем продолжало ухудшаться, и все больше времени из-за кашля с кровью и лихорадочных припадков ей приходилось проводить в постели.
Предоставив кардиналу «духовное завещание матери» и письма князя Лимбургского, в которых он склонял её к переходу в католическую веру, «принцесса» дала понять, что желает также привлечь на свою сторону недовольного разделом Речи Посполитой короля Станислава Понятовского, помощь Густава III, претендовавшего на балтийское побережье, и, конечно же, поддержку Турции. Однако, встреча с польским представителем в Ватикане прошла безрезультатно; указав ей, что Понятовский короной своей обязан Екатерине и не пойдет против своей покровительницы, маркиз д’Античи настоятельно советовал ей оставить свои притязания. Притворно уверив его в этом, княжна продолжала, однако, тайно вербовать себе приверженцев и рассылать письма, продолжая между тем вести роскошный образ жизни, что в очередной раз привело её к банкротству и ссоре с иезуитом Ганецким, и наконец, оказавшись в отчаянном положении, попросила денег у английского посланника Гамильтона, для вящего эффекта открыв перед ним свое «инкогнито». Не желая компрометировать себя связями с самозванкой, тот переслал это письмо в Ливорно к сэру Джону Дику, консулу, а тот немедля передал бумагу Алексею Орлову, до тех пор безрезультатно пытавшемуся напасть на след самозванки.
Узнав об этом, Орлов немедленно отправил в Рим генерал-адъютанта своей эскадры Ивана Христинека с поручением втереться в доверие к «княжне Владимирской» и любым способом заманить её в Пизу, где в то время находился Орлов.
Прибыв в город, Христинек стал постоянно появляться рядом с домом, где жила «княжна», и говорить с прислугой, сочувственно отзываясь о её предприятии. Приглашенный в конце концов к авантюристке, которая из-за нездоровья вынуждена была принять его в постели, Христинек объявил, что представляет графа Орлова и пригласил её прибыть для переговоров в Пизу, где в то время находилась русская эскадра. В то же время, по приказу Орлова и Гамильтона, её посетил английский представитель в Риме Дженкинс, предложивший открыть «княжне» неограниченный кредит.
Однако, видимо, заподозрив неладное, та отказала обоим; при том, что это начальное сопротивление длилось недолго — за невыплаченные долги «княжне Елизавете» грозила тюрьма. Приняв наконец помощь Дженкинса, ей удалось выплатить кредиторам 11 тысяч золотых, и наконец, поддавшись уговорам Христинека, уверявшего, что Орлов целиком на её стороне и даже предлагает претендентке вступить в брак, «Елизавета» собралась в Пизу. Кардиналу Альбани она заявила, будто уезжает из Рима, чтобы постричься в монахини, тот же в ответ на просьбу вернуть ей письма и документы ложно уверил будто давно их сжег.
Сама мнимая принцесса к этому времени оказалась в весьма сложном положении. Заключение мира между Россией и Турцией и окончательный разгром Пугачева сильно поколебали её позиции. В довершение всех бед кончились деньги, добыть их у почти разоренного своей возлюбленной графа Лимбургского было уже невозможно, Радзивилл же, лишившись из-за ссоры с польским королем своих владений, остался без средств. Он окончательно рассорился с княжной, прямо отказавшись отправить её очередное письмо в Стамбул. Как полагают, нервное потрясение подорвало не слишком крепкое здоровье «княжны», у неё начал развиваться туберкулёз, и некоторое время ей пришлось провести в постели.
Впрочем, она не сдавалась и продолжала писать Никите Панину в Петербург и Густаву III в Стокгольм. Но осторожный Горнштейн, на которого была возложена обязанность переправить оба письма по назначению, не стал этого делать, более того, прервал всякое общение с самозванкой. Радзивилл в конечном итоге уехал в Венецию, поляки и французы, ранее оказывавшие почтение «великой княжне», стали прямо насмехаться над ней, в рагузских газетах появлялись пасквили и рассказы о её любовных похождениях. И наконец версальский двор отказал ей в помощи, причем сделал это гласным образом, так что посланник в Рагузе — де Риво — принужден был выставить её вон из дома, находившегося на территории консульства. Верность ей продолжал хранить только жених — князь Лимбургский, требовавший, однако, в письмах, чтобы она раз и навсегда изменила свой образ жизни. «Княжна» предпочла разорвать эту связь, при том, что с ней оставались в это время кроме прислуги лишь три поляка — Черномский, Доманский и бывший иезуит Ганецкий, ссудившие её при том определенной суммой денег в расчете на «агатовые копи Оберштейна» и русские императорские сокровища.
Продолжая упорствовать в своих замыслах, самозваная принцесса обратилась за помощью в Ватикан, обещая в случае успеха ввести в России католическую веру. Из Рагузы она отправилась в Неаполь, оттуда же при содействии английского посланника Гамильтона — в Рим, где назвалась знатной польской дамой и вела очень скромный образ жизни, почти не выходя из дому, при том, что слухи будто она является на самом деле российской великой княжной, путешествующей инкогнито, стали распространяться почти немедленно. Её здоровье к этому времени было серьёзно подорвано, однако желание соблюдать строгий режим как то требовал от неё врач Саличетти немедленно было отставлено, едва Ганецкий достал для неё денег, и «княжна» поспешила вернуться к привычной роскоши.
Незадолго до того умер папа римский Климент XIV, что также мешало планам самозванки, её попытки связаться с кардиналом Альбани (ходившие по Риму слухи прочили именно ему победу) поначалу не имели успеха, так как он, как участник конклава, вплоть до выбора нового папы должен был оставаться взаперти в Ватиканском дворце. Наконец в январе 1775 г. Ганецкому удалось связаться с кардиналом, тот же отправил на свидание с самозванкой аббата Рокотани. Аббат ушёл от неё совершенно покоренный умом и красотой собеседницы — впрочем, несколько опасаясь, что перед ним не более чем мошенница, желающая таким образом выманить побольше денег, но в этом его разуверил некий патер Лиадей, служивший когда-то офицером в русской армии. По неизвестной причине Лиадей уверял, будто видел её в Зимнем дворце, и помнил, будто её сватали за голштинского герцога. Аббат после этого оставил всякие сомнения, кардинал также выказал интерес к её намерениям.
Здоровье самозваной принцессы между тем продолжало ухудшаться, и все больше времени из-за кашля с кровью и лихорадочных припадков ей приходилось проводить в постели.
Предоставив кардиналу «духовное завещание матери» и письма князя Лимбургского, в которых он склонял её к переходу в католическую веру, «принцесса» дала понять, что желает также привлечь на свою сторону недовольного разделом Речи Посполитой короля Станислава Понятовского, помощь Густава III, претендовавшего на балтийское побережье, и, конечно же, поддержку Турции. Однако, встреча с польским представителем в Ватикане прошла безрезультатно; указав ей, что Понятовский короной своей обязан Екатерине и не пойдет против своей покровительницы, маркиз д’Античи настоятельно советовал ей оставить свои притязания. Притворно уверив его в этом, княжна продолжала, однако, тайно вербовать себе приверженцев и рассылать письма, продолжая между тем вести роскошный образ жизни, что в очередной раз привело её к банкротству и ссоре с иезуитом Ганецким, и наконец, оказавшись в отчаянном положении, попросила денег у английского посланника Гамильтона, для вящего эффекта открыв перед ним свое «инкогнито». Не желая компрометировать себя связями с самозванкой, тот переслал это письмо в Ливорно к сэру Джону Дику, консулу, а тот немедля передал бумагу Алексею Орлову, до тех пор безрезультатно пытавшемуся напасть на след самозванки.
Узнав об этом, Орлов немедленно отправил в Рим генерал-адъютанта своей эскадры Ивана Христинека с поручением втереться в доверие к «княжне Владимирской» и любым способом заманить её в Пизу, где в то время находился Орлов.
Прибыв в город, Христинек стал постоянно появляться рядом с домом, где жила «княжна», и говорить с прислугой, сочувственно отзываясь о её предприятии. Приглашенный в конце концов к авантюристке, которая из-за нездоровья вынуждена была принять его в постели, Христинек объявил, что представляет графа Орлова и пригласил её прибыть для переговоров в Пизу, где в то время находилась русская эскадра. В то же время, по приказу Орлова и Гамильтона, её посетил английский представитель в Риме Дженкинс, предложивший открыть «княжне» неограниченный кредит.
Однако, видимо, заподозрив неладное, та отказала обоим; при том, что это начальное сопротивление длилось недолго — за невыплаченные долги «княжне Елизавете» грозила тюрьма. Приняв наконец помощь Дженкинса, ей удалось выплатить кредиторам 11 тысяч золотых, и наконец, поддавшись уговорам Христинека, уверявшего, что Орлов целиком на её стороне и даже предлагает претендентке вступить в брак, «Елизавета» собралась в Пизу. Кардиналу Альбани она заявила, будто уезжает из Рима, чтобы постричься в монахини, тот же в ответ на просьбу вернуть ей письма и документы ложно уверил будто давно их сжег. Похищение
11 февраля, заняв у Дженкинса ещё 2 тыс. золотых на дорогу, «графиня Пинненберг», отныне звавшаяся «графиней Селинской», выехала в сопровождении Христинека в Пизу, принадлежавшую в то время австрийской короне. Её сопровождали поляки Доманский, Чарномский, горничная фон Мешеде и слуги — всего шестьдесят человек. Орлов озаботился о том, чтобы найти для помещения самозванки и её свиты роскошный дворец, в котором она действительно поселилась 15 февраля, по приезде.
Алексей Орлов поспешил представиться самозванке, причём, по воспоминаниям современников вел себя с ней как с владетельной особой, появляясь в парадной форме с орденами и строго соблюдая все правила этикета. Самозваная принцесса, однако же, отнеслась к нему вначале недоверчиво, лишь кратко пересказав свою историю, которая на сей раз заключалась в том, будто её в младенческом возрасте увезли из России некий священник и несколько помогавших ему женщин, но настигшие их враги пытались извести принцессу ядом, и она лишь чудом осталась жива. Воспитывалась она в дальнейшем будто бы в Персии, где и до настоящего времени имеет сильную поддержку, по совершеннолетию тайно побывала в России, на Волге, в Петербурге, затем через Ригу выехала в Пруссию, где в Потсдаме открыла свое инкогнито Фридриху II, затем жила в Париже, приняв для сохранения тайны имя «принцессы Владимирской».
Также она уверяла, будто в Германии свела короткое знакомство со многими владетельными князьями, в частности с князем Лимбургским, что её безоговорочно поддерживают Швеция, Пруссия и члены Барской конфедерации, почти наверняка она может рассчитывать на Австрию и в скором времени собирается в Стамбул, где в данный момент её представляет некий преданный перс, владеющий девятью иностранными языками. О Пугачёве на сей раз упомянуто не было, так как до «княжны» уже успели дойти сведения о его поимке и казни.
Алексей Орлов, донося обо всем императрице, отметил также: «Я несколько сомнения имею на одного из наших вояжиров, а легко может быть, что я и ошибаюсь, только видел многие французские письма без подписи, и рука мне знакомая быть кажется.» Орлов подозревал в сочувствии самозванке Ивана Ивановича Шувалова, но дальше подозрений дело не пошло — так как сличая почерк в этих письмах, привезенных в Россию вместе с остальными бумагами «княжны», генерал-фельдмаршал Голицын пришёл к выводу, что писал их князь Лимбургский.
Самозванка была очарована Орловым, действительно, считавшимся в то время одним из самых видных русских аристократов. Вместе с ним она стала выезжать в открытом экипаже, осматривать достопримечательности города и появляться в опере. Вскоре пошёл слух, будто Орлов и «графиня Селинская» состоят в любовной связи. Известно также, что Орлов предлагал ей замужество (и по собственному признанию, сдержал бы слово «лишь только достичь бы того, чтобы волю вашего величества исполнить»), она же отказалась, вплоть до того, как займет «надлежащий ей российский трон».
Однако, похитить самозванку в Пизе не было никакой возможности, так как преданная ей прислуга и городская полиция немедленно воспротивились бы подобному — тем более по городу уже стали ходить слухи, что под именем графини Селинской скрывается наследница российского престола. Также иезуиты, продолжавшие пристально следить за перемещениями своей подопечной, вызывали у Орлова нешуточные опасения. «Находясь вне отечества, в здешних местах, опасаться должен, чтобы не быть от сообщников сей злодейки застрелену или окормлену[19] — писал Орлов Екатерине уже после ареста самозванки — я всего более опасаюсь иезуитов, а с нею некоторые были и остались по разным местам.»
Потому, чтобы заманить самозванку в Ливорно и далее на борт одного из кораблей эскадры, сообщник Орлова, английский консул Дик написал ему письмо, будто бы в Ливорно происходят некие столкновения между англичанами и русскими (что никоим образом не соответствовало действительности) и для водворения мира необходимо присутствие Орлова. Тот немедленно засобирался туда, причем самозванка, успевшая привязаться к своему кавалеру, взялась его сопровождать. Орлову и Христинеку удалось уговорить её не брать с собой свиту, но ехать лишь в сопровождении горничной фон Мешеде, камердинеров Маркезини и Кальтфингера, а также двух поляков — Доманского и Чарномского.
20 февраля по приезде Орлова и самозванки консул Дик дал в их честь обед в помещении английской миссии, причем его жена сумела притвориться дружески настроенной к «княжне» и втереться к ней в доверие. Кастера, резко порицая англичанина за образ действий, несовместимый с его дипломатическим статусом, считал, что за помощь англичанину была выплачена немалая сумма, его жене подарены были бриллианты.
Так или иначе, на следующий день, 21 февраля консул Дик устроил завтрак в честь прибывших, причем во время его зашёл разговор о русском флоте, стоявшем в Ливорно, и «княжна», как полагают, сама пожелала осмотреть корабли. Её желание немедленно было «уважено», причем в первую шлюпку вместе с самозванкой сели жена консула и жена адмирала Грейга, во вторую — Орлов, Грейг, Христинек, и наконец в третью — сопровождавшая самозванку свита.
С флагманского корабля «Три иерарха» для неё было спущено кресло. Самозванку приветствовали криками «ура!» и царским салютом, на кораблях были подняты флаги. Офицеры и матросы для этого случая надели парадную форму, в каюте адмирала Грейга был накрыт стол и подан роскошный десерт, за здоровье принцессы Елизаветы подняли кубки. Ожидания толпы, собравшейся на пристани в ожидании зрелища не были обмануты, русская эскадра устроила, как и было обещано, демонстрацию военных манёвров. «Княжна» поднялась на палубу, чтобы наблюдать за происходящим, и, увлеченная зрелищем, не заметила, что все окружавшее её общество вдруг куда-то исчезло, кроме бывших рядом с ней слуг и двоих поляков, зато гвардейский капитан Литвинов официально объявил об их аресте. Потерявшую сознание «княжну» отнесли в предназначенную для неё каюту.
Существует, впрочем, другая версия, по которой «княжну» заманили в Ливорно под предлогом заключения брака между ней и Орловым, причем венчать их должен был православный священник, находившийся на флагманском корабле. Так или иначе, самозванка попалась в расставленную ловушку. Уже будучи под арестом она написала письмо Орлову, в котором уверяла его в своей неизменной любви и просила помочь ей освободиться. Продолжая играть комедию, граф, который всё ещё опасался возможной мести со стороны сообщников «злодейки», написал по-немецки ответ, в котором уверял, будто сам находится «под караулом», но приложит все усилия, чтобы бежать и освободить её. Комедия была направлена среди прочего и на то, чтобы удержать пленницу от попытки самоубийства. В это же время посланные графа в спешном порядке отбыли в Пизу, чтобы захватить имущество и бумаги самозванки, а также распустить её свиту, что и было с успехом проделано.
Арест принцессы вызвал возмущение в Ливорно, Пизе и Флоренции. По сведениям, даже тосканский герцог Леопольд выразил свое возмущение подобным нарушением международного права, не получив из России, впрочем, никакого ответа. В течение двух дней, пока русская эскадра ещё стояла на рейде, её постоянно окружали лодки полные местных жителей, и только цепь солдат на палубе, угрожавших открыть огонь, удерживала их на почтительном расстоянии.[20]
26 февраля эскадра снялась с якоря. Для пленницы был выделен персональный врач, с ней оставлена прислуга, и наконец по приказу Орлова «княжне» для развлечения в пути доставлены были книги на нескольких языках. Сам Орлов, опасаясь мести итальянцев, спешно выехал из страны сухим путем, не дожидаясь разрешения императрицы, Христинек с донесением о захвате пленницы был отправлен в Петербург, причем все подробности ему было вменено в обязанность передать на словах.
По воспоминаниям адмирала Грейга, выполнить порученное ему оказалось крайне тяжело. Вплоть до прибытия в английский порт Плимут, «княжна» вела себя достаточно спокойно, как видно, все ещё надеясь на помощь Орлова. Однако, во время стоянки с ней вдруг случился нервный припадок, в результате чего она упала в обморок. Когда её вынесли на палубу, желая таким образом привести в себя, она через некоторое время вскочила и попыталась выпрыгнуть за борт, прямо в проплывавшую мимо рыбацкую лодку. В последний момент пленницу удалось задержать.
В дальнейшем, понимая всю отчаянность своего положения «княжна» несколько раз пыталась наложить на себя руки — в частности выбросившись за борт, в результате чего за ней пришлось вести постоянное наблюдение.
В то же время в Европе появился и долгое время держался слух, будто бы русские корабли отправились в Бордо (Франция), где Орлов собственноручно расправился со своей пленницей. Однако, ничего общего с реальностью слух этот не имел; поспешно снявшись с якоря в Плимуте, где по воспоминаниям Грейга, местное население стало проявлять повышенный интерес к русской эскадре, корабли отправились в Балтийское море, 18 апреля бросили якорь в Зунде, где были задержаны плавучими льдами, и наконец, 11 мая прибыли в Кронштадт.
Заключение в Петропавловской крепости и смерть По прибытии, выполняя приказ Орлова, Грейг немедленно послал курьера к императрице, в то же время продолжая удерживать пленницу у себя в ожидании именного указа. 16 мая Екатерина подписала приказ о выдаче самозванки в распоряжение петербургского генерал-губернатора фельдмаршала князя Голицына. Вечером 24 мая Голицын отрядил за этим капитана Преображенского полка Александра Матвеевича Толстого, предварительно взяв с него клятву вечно хранить тайну. В тот же вечер Толстой вместе с надежной командой причалил к кораблю «Три иерарха» и дождавшись вновь наступления ночи, 25 мая принял в шлюпку «принцессу», двоих поляков, четырёх слуг и горничную, и наконец сдал их с рук на руки коменданту Петропавловской крепости Чернышеву, немедленно разместившего «вояжиров» по казематам в Алексеевском равелине.
Екатерина, находившаяся в то время в Москве, внимательно следила за ходом расследования. Первыми допрашивали слуг, но не узнали от них ничего могущего заинтересовать следствие. Чарномский признал связь самозванки с Барской конфедерацией и рассказал об участии в деле князя Раздивилла, то же после некоторого запирательства подтвердил Доманский.
Первый допрос «принцессы» был проведен на следующий же день — 26 мая, причем секретарь Василий Ушаков заблаговременно составил список тезисов, интересующих следствие. Сам допрос велся на французском языке, секретарь же записывал по-русски, и эту запись переводили пленнице непосредственно перед тем, как просили подписать протокол. На допросах «принцесса» дала подробные показания о своём детстве, утверждая, что провела ранние годы в Киле у некоей госпожи Пере или Перон, затем в 1762 г, в возрасте 9 лет её вместе с нянькой Катериной («немкой из Голштинии»), некие незнакомцы вывезли в Петербург, после чего пообещали доставить в Москву к родителям, но вместо того отвезли к «персидской границе», и поселили у некой «образованной старушки», где «принцесса» чудом осталась жива после попытки Петра III извести её с помощью яда.
В следующем 1763 г. с помощью «татарина» ей вместе с нянькой удалось якобы бежать в Багдад, где её поселил у себя «богатый перс Гамет», откуда год спустя она перебралась в Исфахан к некоему персидскому «князю Гали». Здесь она получила блестящее образование под руководством француза Жака Фурнье, при том что «князь Гали» постоянно называл её дочерью Елизаветы Петровны. В 1769 г. из-за вспыхнувших в Персии волнений Гали под именем Крымова вернулся в Россию, выдавая «принцессу» за собственную дочь. Через Астрахань и Петербург они наконец выехали из России, и через Германию и Францию попали в Лондон, где вынужденная по неизвестной причине расстаться со своим покровителем, «принцесса» отправилась назад в Париж, где приняла имя «принцессы Али», то есть «дочери Гали».
В дальнейшем, по её словам, она отправилась в Италию, чтобы вновь связаться с Гали и раздобыть у него денег, необходимых для хлопот по делу о защите прав князя Лимбургского на Голштинское герцогство, и в то же время собиралась в Россию, чтобы выяснив окончательно, кто она и кто её родители, постараться получить у Екатерины фамилию и титул. Здесь же по её словам, она встретилась с Радзивиллом, который с огромным трудом смог её уговорить отправиться вместе с ним в Стамбул, при том что принцесса якобы всеми силами уговаривала его «отказаться от неосуществимых намерений» и отрицала родство с императрицей Елизаветой, так как не имела тому никаких доказательств. Документы же, захваченные в Пизе были, как она уверяла, получены «от некоей женщины в анонимном письме». Желая заставить говорить её более откровенно, заключённую скудно кормили, в её камере постоянно находились офицер и двое солдат[21]. Однако «княжна» настаивала на правдивости своих показаний. Она написала несколько писем императрице и Голицыну и просила о личной встрече с Екатериной, уверяя, что может «доставить большие выгоды» империи. Подписываясь «Elisabetta», она вызвала большое раздражение Екатерины, писавшей Голицыну:
… велите к тому прибавить, что никто ни малейшего не имеет сомнения о том, что она авантюрьерка, и для того вы ей советуйте, чтоб она тону убавила и чистосердечно призналась в том, кто её заставил играть сию роль, и откудова она родом, и давно ли плутни сии примышленны[22].
По свидетельству авантюриста Винского, отбывавшего заключение в Алексеевском равелине через несколько лет после смерти «княжны», тюремщики вспоминали, будто в конце июля 1775 г. к пленнице приезжал граф Орлов, она же разговаривала с ним резко и громко, едва не переходя на крик. Неизвестно, впрочем, насколько достоверны эти сведения. Тот же Винский утверждает, что «княжна» погибла во время наводнения 1777 года, так как для её спасения не было принято никаких мер[23].
Умерла от чахотки 4 декабря 1775 г., скрыв тайну своего рождения даже от священника, присланного Голицыным по просьбе заключённой[24]. Её похоронили солдаты из охраны во дворе крепости. Обрядов при погребении не было совершено никаких.
Все лица, задержанные вместе с «княжной», были освобождены. Им вручили деньги для возвращения в Западную Европу с условием никогда более не появляться в России под страхом смертной казни без суда[25].
Усилия правительства по сохранению тайны в деле самозванки способствовали распространению самых невероятных слухов о её судьбе. Сведения, дошедшие до иностранных дипломатов, были случайны и отрывочны. Так, в феврале 1776 года саксонский посланник, барон Сакен, сообщал, что «сумасшедшая, так называемая принцесса Елизавета», умерла в Шлиссельбурге «два дня тому назад». О судьбе лиц, её сопровождавших, Сакену ничего не было известно.
О, любимая темка Всё больше мне верится, что княжны было две, одна настоящая дочь Елизаветы и Разумовского и самозванка, которую Орлов привёз в Петербург ... Самозванка умерла в крепости, а настоящая приняла монашеский постриг click here Книгу Курукина пока не читала, сейчас дочитываю "Княжна Тараканова. Жизнь за Императрицу" М. Кравцовой
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 18
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме